* * *

Раз!

Я проваливаюсь в болото, после чего немного удивленно наблюдая, что за его поверхностью — не трясина, но некая странная осязаемая тьма, через которую я, пробив ее насквозь, вдруг выпрыгиваю на будто другой стороне земли, а точнее в другом месте и совершенно в другие времена.

* * *

Итак, я сидел на каком-то высушенном бревне, из которого торчали толстые, по концам обломанные ветви. Бревно было без коры и уж не знаю и как, но отшлифовано, видимо многими поколениями задниц тех, кто на нем когда-то восседал до меня.

Передо мной еле дымился небольшой уже почти потухший костерок, едва обогревающий слабым теплом пространство вокруг.

Все, о чем я думал, и все, что чувствовал и что ощущал состояло в простом, но здесь почему-то очень сильном ощущении физического голода, чувстве, которое, как я не старался, было невозможно отогнать.

Сначала я старался думать о чем-то приятном, потом — обозревать красивый закат, погружавший все вокруг в холодный полумрак, но, увы, это у меня никак не получалось.

Вдали, на тропинке, которая проходила в нескольких метрах от того места, где я сидел у огня, появилась фигурка человека, с каждой минутой становившаяся все больше и больше — человек, одинокий путник, шел, приближаясь ко мне.

Его темный силуэт, походка, посох и болтающаяся сбоку на длинной лямке сумка просто источали мир и покой, тем самым меня немногим приободряя. Мне еще показалось, на время, будто путник наверняка очень хороший, спокойный и адекватный человек, от которого, уж не знаю и почему, ждать ни подвоха, ни тем более, не приведи, господи, какой-то агрессии мне не придется… В некотором смысле человек этот был как бы «идеальной жертвой», потому как именно такие, абсолютно мирно-неагрессивные люди зачастую и становятся жертвами всякого рода негодяев, чувствующих тех, кто не может дать отпор животным инстинктом.

* * *

И это был Фетисов.

То есть Фетисов, но… как бы это сказать? Много моложе того Фетисова, которого я знал, того самого человека, с которым я много раз виделся в Москве. Сейчас ему было на вид лет около сорока, впрочем, это были «моложавые» сорок лет.

Еще задолго до того, как подойти ко мне, Фетисов стал приветствовать меня, дружелюбно помахивая рукой и улыбаясь:

— Ах! Это ты! — закричал я Фетисову, вставая навстречу, — ты не представляешь, как же я рад видеть тебя здесь!

Мое приветствие, впрочем, Фетисова несколько смутило, но все равно, он, продолжая улыбаться и приближаться, еще раз помахал мне приветственно рукой.

— Почему ты не отвечал на мой вызов, когда я звонил тебе в Барселоне? — продолжал я…