– Ты кому покровительствуешь, Беклемишев? – взял быка за рога Лисичанский, едва Бекас переступил порог. – Кого пригрел, спрашиваю?

Смотрящий нахмурился.

– Я к нему уже третью неделю присматриваюсь, начальник, – буркнул он. – Это человек опасный, очень опасный. А может… – Бекас в упор посмотрел полковнику в глаза и отвел взгляд. – А может, и не человек вовсе.

– Что?! – оторопел Лисичанский. – Вы что все, с катушек посъезжали?

– Я в порядке, – Бекас вскинул голову. – Только…

– Что «только»?

– Я никого никогда не боялся, начальник. Ни Бога, ни черта, ни кодлана с перьями. Этого – боюсь. И Табор… Цыган тоже боится.

Полковник Лисичанский поднялся из-за стола.

– Цыган, говоришь? – хмыкнул он. – Ну-ну. Значит, так: что хочешь делай, но чтобы до завтра этого «не человека» из барака вынесли.

– В смысле?

– В прямом, ногами вперед. Одним ЧП больше, одним меньше, но с меня достаточно. Чаша, можешь считать, у меня переполнилась. Чего побледнел-то, борзой? Тебе не его – тебе меня бояться надо. Не сделаешь – ответишь по полной. Понял? Все понял? Тогда ступай.

* * *

Бекас притворил за собой дверь и запер ее на ключ.

– Присаживайся, Гаврош.

В красном уголке они были одни. Весь вечер смотрящий собирал волю. Собрал и заставил, принудил себя не бояться.

– Вы мне что-то хотели сказать?

– Не я тебе, а ты мне. Кто ты такой?

Вечная улыбка сползла у Гавроша с лица, рот растянулся, глаза сузились.

– А ты что же, блатной, не догадываешься?

– Догадываться – одно, знать – другое. Я хочу знать.