– Какое вам до меня дело, – улыбаясь, словно лучшим друзьям, не то спросил, не то заметил Гаврош. – Вам о себе следует подумать.
– Ты, ёптать, за жалом следи, когда со старшими по масти базаришь, – с угрозой бросил Дюбель. – А то жало, ёптать, и вырвать можно.
Улыбка внезапно слетела с Гавроша, будто ее стерли. Рот растянулся во всю ширь ставшего грубым, жестоким и дерзким лица.
– Вырвать можно сердце. Тебе пока не за что, – ткнул он пальцем в цыгана, – твоя чаша еще недостаточно полна. Зато вы двое… У вас плещется через край.
– Ты что гонишь, гад? – побагровел от ярости Дюбель. – Ты что, ёптать, несешь, шняга?!
– А ты не расслышал, блатной? На тебе загубленные души. На тебе единоутробные сестры, ты их насиловал с детства. На тебе мальчишка, повесившийся здесь, в туалете. А на тебе еще больше, – обернулся Гаврош к Питону. – Если мироздание оставит вас жить, за вами потянутся трупы. Десятки…
Гаврош не договорил. Страшный прямой в лицо швырнул его на спинку шконки. Кирзовый ботинок вломился в пах, сложенные замком кулаки – в висок.
– Хорош, пацаны, – оттаскивал корешей Табор. – Хорош, говорю, до смерти же забьете!
Дюбель, хрипя от натуги, отвалился в сторону.
– Гад такой, ёптать, – бормотал он, с ненавистью глядя на корчащегося на полу измаранного кровью подростка. – Мне не жить, говоришь, падла? Это тебе, ёптать, не жить!
– Неделя карцера, – определил Табор, с трудом удерживая вырывающегося из рук Питона. – И чего вы взбеленились, пацаны? Ночью бы втихаря разобрались.
– Бросьте, бросьте, – поднял окровавленное лицо с пола избитый. – Зачем откладывать до ночи? Я рад, что все решилось уже сейчас.
Он с кровью выхаркал крошево зубов и безмятежно, приязненно улыбнулся.
* * *
– Еще двое, – устало пробормотал дежурный. – Ну и куда их?
Камеры в пересыльной тюрьме ломились от заключенных.
– В девятнадцатую, к беспредельщикам, – посоветовал напарник. – Ночь как-нибудь перекантуются.
– Опустить могут, – засомневался дежурный. – Эти-то двое вроде как красные. В сопроводиловке написано: «Сотрудничали с органами охраны правопорядка».
– Да ничего с ними не случится, – махнул рукой напарник. – На них не написано, что сотрудничали. А если даже опустят, невелика важность. Петухом больше, петухом меньше…
– Назовитесь, – велел новоприбывшим сидящий по-татарски на нарах жилистый, с ног до головы растатуированный зэк. – Кто по масти? Как в нашу хату залетели?