Будто масло пролилась ее ирония на огонь, которым горел он. Красно и горячо вздымался перед ним удушливый дым — вползал ему в уши, в рот, в ноздри. Лицо исказилось, он быстро выпустил ее и поднял сжатый кулак.

— Бей же, — воскликнула она, — бей. О, таким я люблю тебя.

Рука его опустилась. Его бедная воля утонула в потоке ее ласк.

* * *

В ту ночь он проснулся. На лицо упал мерцающий свет: на камине стояла свеча в большом серебряном канделябре. Он лежал в огромной прадедовской кровати; как раз над ним висел деревянный человечек. «Если он упадет, он убьет, — подумал Франк Браун в полусне. — Надо убрать его». Взгляд скользнул вниз. В ногах сидела Альрауне — из ее губ вырывались тихие слова: она чем-то играла. Он слегка приподнялся и прислушался. Она держала в руках стакан из черепа своей матери. И бросала кости — кости отца своего.

«Девять, — бормотала она. — Семь — шестнадцать». Она снова бросила кости в стакан и загремела ими. «Одиннадцать», — воскликнула она.

— Что ты делаешь? — перебил он ее.

Она обернулась: «Я играю. Я не могла заснуть и вот стала играть».

— Как ты играла? — спросил он.

Она подползла к нему — проворно, как гладкая змейка:

— Мне хотелось узнать, что будет. Что будет с тобою и с Фридою Гонтрам.

— Ну — что будет? — спросил он.

— Фрида Гонтрам умрет.

— Когда? — продолжал он.

«Не знаю. Но скоро — очень скоро». Он сжал кулаки. «Ну — а что будет со мною?» Она сказала: «Не знаю — ты мне помешал. Дай я еще поиграю».

— Нет, — нет, я не хочу знать.

Он замолчал и задумался. Потом вдруг испугался — сел на постели и устремил взгляд на дверь. Чьи-то легкие шаги послышались в коридоре, до него донесся скрип пола.

Он вскочил, подбежал к двери и прислушался. Кто-то подымался по лестнице. Позади себя он услыхал звонкий смех.