— Оставь ее, — сказала Альрауне. — Что тебе от нее нужно?

— Кого оставить? — спросил он. — Кто это?

Она продолжала смеяться: «Кто — Фрида Гонтрам. Твой страх преждевременен, рыцарь мой, — она еще жива».

Он вернулся и лег на постель. «Принеси мне вина, — воскликнул он. — Я хочу пить». Она вскочила, побежала в соседнюю комнату, принесла хрустальный графин и налила ему бургундского.

— Она все бегает, — заговорила Альрауне. — День и ночь. Она не может спать и ходит по дому.

Он не слушал, что она говорит, жадно выпил вино и протянул бокал. «Еще, — потребовал он, — налей еще».

«Нет, — сказала она, — не надо. Ложись — я буду тебя поить, когда ты почувствуешь жажду». Она прижала его голову к подушкам, опустилась перед ним на колени. Взяла глоток вина и дала ему пить из своего рта. И он опьянел от вина; — и еще больше от губ, которые поили его.

* * *

Солнце ярко сияло. Они сидели на мраморной балюстраде у озера и ногами плескались в воде.

— Пойди ко мне в комнату, — сказала она, — на туалетном столике лежит удочка — принеси ее.

«Нет, — ответил он. — Удить не нужно. Что тебе сделали эти золотые рыбки?» Она сказала: «Иди».

Он встал и пошел к дому. Вошел в ее комнату, взял удочку и осмотрел. Потом улыбнулся: «Ну, этим немного поймаешь». Он перебил себя, тяжелые складки показались у него на лбу. «Немного? — продолжал он. — Она и руками поймает рыбок сколько захочет».

Взгляд упал на кровать — на деревянного человечка. Он бросил удочку и, внезапно решившись, схватил стул. Подставил, влез и быстро сорвал альрауне. Собрал побольше бумаги, бросил ее в камин и положил в костер человечка.

Сел на пол и смотрел на огонь. Но пламя пожрало только бумагу и даже не опалило человечка, разве лишь закоптило немного. И ему показалось, будто человечек смеется, будто на его некрасивом лице появилась гримаса, словно гримаса дядюшки Якоба, и снова — и снова послышался из углов его отвратительный, вкрадчивый смех…

Он вскочил, схватил со стола нож, открыл острое лезвие, выхватил человечка из пламени.

Дерево было твердое, как металл, — ему удавалось отделять лишь небольшие стружки. Но он не бросал — резал и резал — один кусок за другим. Крупные капли пота выступили у него на лбу, пальцы заболели от непривычной работы. Он передохнул немного, собрал бумагу, кинул на нее стружки, подлил розового масла и одеколона.

Ах, наконец-то они загорелись. Огонь удвоил его энергию — быстро и сильно отделял он стружки от дерева и бросал их в огонь. Человечек становился все меньше и меньше, лишился обеих рук и ног. Но еще не сдавался, упорно сопротивлялся, вонзал ему занозу одну за другой. Он окроплял своей кровью уродливую фигурку — резал и резал — все новые и новые куски деревянной фигуры…