Гослинг сказал, — Мы же утопим лодки, если затащим на них все это барахло.

— Возьмем только необходимое. Вернемся, если потребуется.

— Ага, — сказал Гослинг. — Если сможем найти снова этот чертов самолет.

— О, но я в тебя верю, Первый. Даже здесь, у Дьявола в заднице, я очень в тебя верю.

Гослинг рассмеялся, и Маркс рассказал сальный анекдот про трех монахинь и прокаженного, у которого все время отваливался член.

Джордж всмотрелся в туман. Тот клубился у входного трапа, густой и похожий на кружева, сотканный из дыма и пара. Свет от лампы проникал в него футов на десять, после чего испускал дух.

— Что тебя поддерживает? — спросил Джордж Кушинга. — Имею в виду, как тебе удается оставаться в здравом уме? Взять, например, меня. Там, в реальном мире у меня остались жена и ребенок. Я знаю, что должен вернуться к ним, любым способом. Всякий раз, когда чувствую, что больше не могу, что мой мозг разрушается… я думаю о них. Думаю, каково будет увидеть их снова. Это дает точку опоры. А что насчет тебя? Ты же не женат, верно?

Кушинг покачал головой.

— Я сказал себе, что не женюсь, пока мне не исполнится сорок. А когда исполнилось, я решил, что пятьдесят тоже звучит неплохо.

— Пятьдесят не за горами, — Маркс стоял за ними, держа молоток на мускулистом плече. — Боже, я женился шесть гребаных раз. Шесть. Эти членососки коллекционируют мужские яйца. Так что не торопись, Кушинг. Если не хочешь, чтобы твои яйца залакировали и положили в стеклянный ящик с наклейкой «НЕ ТРОГАТЬ». Если женишься, твоя благоверная позволит тебе на них смотреть, только когда будет смахивать с них пыль. По своему опыту знаю. Моя последняя жена, Люсинда… Господи Иисусе, ты должен был это видеть. Яйца оттяпать она была мастачка. Даже когда развелись, вернула мне только одно. Думаю, другое она слопала. Она была особенная, эта Люсинда. Неделя с ней была хуже, чем десять лет тюрьмы. Пасть размером с канализационный люк. Да, она была какая-то яйцерезка, точно. Такая может запросто превратить любого мужика в членососа. От одного ее вида у меня хрен падал и руки опускались.

— Тогда какого черта ты на ней женился? — спросил Гослинг.

Маркс подмигнул ему.

— Потому что я ее любил, Первый. Очень любил.

Разговор перешел на других жен Маркса. По его словам это были рычащие, зубастые твари, вырвавшиеся из вольера хищников в зоопарке. Маркс рассказал, что его вторая жена была такой гадкой злюкой, что спать ему приходилось в доспехах, а чай садился пить с кнутом и стулом в руках, как дрессировщик.

— Хочешь знать, как я справляюсь? — спросил Кушинг, когда Маркс описывал змеиную яму своего третьего брака. — Что поддерживает меня в здравом уме? Любопытство.