– Вот он, голубчик! Поглядите-ка – лежит! Доброе утро, господин стрелок. Я же говорю, госпожа, брось его здесь, он тотчас же побежит в полицию! – Но с сомнением поглядев на пленника, добавил: – Или поползет.

– О чем ты? Какая полиция! – холодно и сухо рассмеялась женщина, тоже рассматривая Давида. – Этот сумасшедший полжизни выслеживал меня, охотился за мной, если верить ему на слово, вовсе не для того, чтобы жаловаться правосудию. Но, с другой стороны, он пытался убить меня. За это стоило бы его проучить!

Молнией согнувшись над Давидом, да так низко, что усы едва не защекотали ему лицо, Себастьян хрипло проговорил:

– Слышите, господин Многофамильный? – проучить! Например, перерезать вам горло. Не откладывая, прямо теперь.

Но Давид смотрел вовсе не на лезвие бритвы, плясавшее у него перед носом, а в глаза рыжеусого слуги: левый был живым, дерзким, как у драчливого кота; правый – холодным и мертвым. Одним словом – стеклянным.

– Хватит, Себастьян, – проговорила женщина. – Разве мы с тобой убийцы? Разве мы бросаемся на людей среди ночи, да еще с оружием в руках? Нет, мы придумаем для него что-нибудь другое.

Женщина обратила к Давиду бледное лицо. Взгляды их встретились. Глаза ее, бесстрастные, сейчас полные черного льда, смотрели на Давида так, словно изучали его, читали в нем что-то, что давно хотели прочесть и о чем не знал даже он сам.

– Я знаю, господин незнакомец, вы очень сильный человек. Но даже не пытайтесь противостоять мне. Моя сила в сотни раз превосходит вашу. Или в тысячи. Подсчитать этого никто, увы, не сможет. Любой ваш огонь, который вы решите извергнуть из себя, я укрощу холодом своей ладони – одним движением руки. Поэтому лежите смирно.

– Будь ты проклята, – как много лет назад, в пустом бродячем цирке, хрипло выговорил Давид.

– Я давно проклята, – едва заметно улыбнулась она и следом, беря прежний тон, повторила. – Что до справедливого гнева моего слуги Себастьяна, могу вас успокоить: мы не убийцы, а всего лишь актеры, странствующие по дорогам мира. Мы даем представления, и еще, – она вновь улыбнулась, – иногда заводим друзей. Это все.

Себастьян тростью выбивал о мостовую нетерпеливую дробь.

– Что же мы будем делать с ним, многоуважаемая госпожа Элизабет?

– Оставим в этом доме, – вполоборота кивнула она. – Все равно мы сюда никогда не вернемся!

– Постой, – требовательно прошептал Давид. – Ты обещала мне великую славу и вечную жизнь – и не один раз! Не помнишь?!

Изогнутые брови г-жи Элизабет поднялись, в глазах блеснула знакомая Давиду ирония:

– Вечная жизнь?.. Разве я похожа на Господа Бога?