Девочка слушала возню зверей. Кролика, за неимением лучшего места, посадили в сундук к его светлости, где сейчас он как раз дожевывал маковые листья. Скоро он уснёт, а проснётся или нет – никто не знает. Жабы давно уже не было слышно в одном из пустых мехов, в котором Эдгар когда-то хранил яблочный сидр. Никто не знал, как воздействуют алкогольные пары на жаб, но, посовещавшись, Эдгар и Ева решили, что земноводное должно вести себя ровно как в стельку пьяный человек. Даром, что между ними есть какое-то внешнее сходство.

Кролика они купили, когда выезжали из деревни, а жабу Ева поймала возле близлежащего озёра, при всём своём проворстве потратив на это порядочно времени.

– Это самое ответственное из всего, что я делал, – сказал Эдгар.

Привычная его неуверенность была тут как тут. Он бродил кругами вокруг фургона, не выискивая нечто, как можно было бы подумать, а чтобы успокоить бешеное сердцебиение, кузнечный молот, что грохотал в груди. Ева сидела на краю повозки, свесив ноги вниз, и слышала этот грохот, когда Эдгар проходил мимо.

Девочка спросила:

– Даже ответственнее, чем когда ты врачевал смещённый позвоночник тому мужчине, который свалился с крыши? Ты же сам говорил, что стоит надавить чуть сильнее и он больше никогда не сможет пошевелиться?

Эдгар взял себя за локти, как будто хотел таким образом удержаться на ногах.

– Помнишь детскую руку в брюхе того бедняги-плотника? Это – просто сорняк в поле в сравнении с тем, что задумал я сегодня ночью. Ведь стоит ошибиться с одной душой, как вторая погибнет. Ты можешь сказать: то души зверей, завещанных Господом человеку на поживу, но это иллюзия: на самом деле паства дана пастуху для того, чтобы он вёл её безопасными тропами. Не должно ради удовлетворения собственного любопытства причинять тварям боль или тем более уничтожать.

Ева хотела спросить что-то вроде: «Тогда для чего же ты пробуешь?», однако, не стала. Она прекрасно знала, для чего он пробует и кто, в конце концов, толкнул под гору этот воз. Иногда ей до чесотки хотелось рассказать великану всё о кукле, и тогда девочка прикусывала нижнюю губу, чтобы, не дай Бог, не проболтаться.

– И какую же душу ты хочешь оставить?

– Обе, – ответил великан.

Дорога (а точнее, вполне проходимое бездорожье – ни на что другое в этих краях не приходилось рассчитывать) завела их в скопление озёр с общим непроизносимым названием на местном наречии. Когда Ева в деревне пыталась из чистого любопытства выяснить, сколько же их тут, кто-то показывал восемь пальцев, кто-то уверял, что целый десяток, но наверняка среди невысокой, а местами вовсе карликовой хвойной поросли, затерялось одно-два неучтённых озерца. Роились комары, лягушки из соседних водоёмов старались перекричать друг друга, и всё вместе это напоминало советы и общие сборища в посёлке, откуда родом Ева, если они проходили при преимущественно женском собрании. Земля была твёрдой, хотя кое-где и встречался песок. Повозку то и дело встряхивало, когда колесо попадало в чей-нибудь след. Камыши по берегам шелестели, повторяя их имена: «Эдгар… Ева…». Задолго до заката показались светлячки, Еве такая дерзость показалась едва ли не откровением.