Ева подняла мокрое лицо. Великан уродлив, как полинялый от болезни бобёр. У него нет даже одинаковых ушей, и они больше похожи на куски теста различной формы, чем на органы человеческого слуха. Зато язык хлестал по нёбу, как будто в нетерпении, и в этом звуке Еве слышалось откровение: впервые этот мифический зверь, этот единорог в человеческом обличии готов приклонить перед ней голову. Не по принуждению, не из-за того, что она, Ева, на него кричала, а по собственной воле.

И это чувство было для девочки самой яркой звездой в млечном пути её жизни.

Сейчас Константинополь был уже где-то недалеко – Ева чувствовала его приближение, как собаки чуют приближение каравана, как птицы, отряхивая с ветвей свежевыпавший снег, чувствуют, тем не менее, что весна на подходе. А за ним – и ноздри девочки раздувались в предвкушении – жар песков, где дожди выпадают хорошо, если два раза за год.

Они по-прежнему избегали попадать в вены, по которым с севера на юг и с востока на запад катятся клубы пыли. Пустоши, на которых люди скакали по холмам и пили из озёр, ровно звери, постепенно сходили на нет. Когда путникам приходилось пересекатьочередной тракт, они замечали, что тот в хорошем состоянии: вывороченные камни заменяли новыми, бордюры пусть и обшарпаны, но целы. По обочинам во множестве виднелись следы жизнедеятельности человека. Вишнёвые кусты вдоль дороги стояли без единой ягодки – их оборвали еще, когда те только начали розоветь. Вновь появились посёлки, машущие в холодном утреннем воздухе, словно знамёнами, дымными столбами. Говорили там уже на другом языке, медлительном, плавном; казалось, каждый из местных людей надеется возвести над своей головой замок из слов. Сами они шире в плечах, чем германцы, с выдающимися, бесформенными носами, похожими на отростки на корнях моркови, и круглыми лицами. Волосы срезали почти под корень, пользуясь при этом длинными ножами, которые носили на поясе, так что Эдгар не стал в этих землях представляться цирюльником.

«Костоправ звучит лучше», – сказал он Еве.

Не было ни одного дождливого дня, однако ночи сочились влагой, а днём она хлюпала в горле каждого встречного мирного жителя. Со временем Ева тоже начала замечать у себя в гортани клокотание. Моря не было видно (Эдгар не раз и не два рассказывал о нём девочке, и Ева думала о бесконечной воде с почти суеверным страхом), но ветер частенько приносил солёный воздух и гулкие, раскатистые звуки, в которых опытное ухо великана угадывало шум прибоя.

– Сколько летел он над землёй, прежде чем мы его услышали, никто не знает, – говорил он.