А может, дело в высшей справедливости? Вдруг, несмотря на утверждения циников, она существует? Что, если неведомая сила, именуемая Богом, отправила бедные неприкаянные души преследовать его до конца дней, напоминая о вине и неотвратимости возмездия? Его женщины… Его эринии.

Вдали, сквозь верхушки густых лип, мелькали огни крепости. Григорию Александровичу они показались колдовскими вспышками – мороком, который наводят лесные и болотные твари на путников, увлекая их навстречу погибели.

Сон… это был только сон. Мучительный кошмар, не имевший отношения к реальности. Именно так следует о нем думать. А лучше – не думать вовсе.

В дверь постучали. Это оказался доктор. Лоб у него был нахмурен, и он не протянул Печорину руки, как делал это прежде.

– Откуда вы, доктор? – спросил Григорий Александрович.

– От княгини Лиговской. Дочь ее больна – расслабление нервов… Да не в этом дело. Княгиня знает, что вы стрелялись из-за ее дочери. Кто-то уже ей рассказал. – Он замолчал.

– Это все, ради чего вы пришли?

– Да. А теперь прощайте.

Вернер на пороге остановился: ему хотелось пожать Печорину руку, но Григорий Александрович смотрел на него холодно, и он вышел.

Вот люди: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности!

Григорий Александрович взглянул в окно. Ему это было уже все равно. Осталось закончить одно дело, и тогда можно будет перейти к осуществлению собственного плана.

Но сначала надо подготовить обвинение против Раевича. Едва ли его станут судить публично (не такой случай), однако доказательства виновности банкомета добыть необходимо – слишком трудно поверить в то, что он задумал, современному человеку, да еще придерживающемуся модных нынче материалистических взглядов.

Григорий Александрович отправился в присутствие. Князь был на месте. За эти дни он здорово постарел – должно быть, сильно переживал из-за грядущего визита императрицы.

Разговор с ним получился недолгий. Печорин подробно изложил свои подозрения. Михаил Семенович слушал внимательно, хотя и не без недоверия.

– Что-то вы, голубчик, намудрили, – сказал он, когда Григорий Александрович закончил. – Машина, дýши… Насчет убийств женщин вы, наверное, правы, но что мы можем предъявить этому Раевичу? Свидетели надобны. Те, с кем он пари заключал. Да только они разве скажут? Это ведь и себя на каторгу обречь означает… – Скворцов задумчиво покачал головой. – В такой непростой ситуации – ввиду высочайшего визита – конечно, можно было бы взять его под стражу или выслать до окончания, но я об этом Раевиче многое знаю: подготовил мне уж про него доклад Митрий. Я про все примечательные фигуры, что в Пятигорске объявляются, велю полицеймейстеру узнавать. А Раевич в высшей степени примечателен. С большими людьми дружбу водит. Говорят, и с великими княжнами знаком.