Хода-хан времени не терял: не слыша других звуков в коридоре, он подкрался к двери ванной и услышал, как враги взломали ставни. Сработали они почти бесшумно – будь это какой-нибудь белый, уже поднялся бы такой грохот, как при взрыве в литейном цехе. И тем не менее дело было сделано. Затем афганец услышал, как в ванную спрыгнул кто-то тяжелый. Тогда Хода-хан распахнул дверь и тайфуном ворвался внутрь с кинжалом наготове.

В комнату проникло немного света, но его оказалось достаточно, чтобы разглядеть крупную фигуру с желтым лицом. Незнакомец еще не успел разогнуться после прыжка и казался растерянным. Взвизгнув, он начал было движение – но тут длинный хайберский кинжал с неизмеримой силой прорезал его туловище от паха до грудины.

Но Хода-хан и не думал останавливаться. Он знал, что в ванную пролез только один человек, но из открытого окна свисала веревка, которая тянулась сверху. Бросившись вперед, он схватился за нее обеими руками и дернул на себя, словно бык. Оставшимся на крыше и державшим веревку пришлось ее отпустить, чтобы не свалиться за край головой вниз, – в результате Хода-хан, сам не удержав равновесия, растянулся на трупе с веревкой в руках. Он восторженно вскрикнул, поднялся и плавно скользнул к двери, ведущей в коридор. Если у людей на крыше нет запасной веревки – что маловероятно, – то они временно выбыли из борьбы.

Афганец распахнул дверь и низко пригнулся – в косяк двери врезался топор, отколов крупную щепку. Хода-хан ударил один раз ножом снизу вверх, а затем, перескочив через скрюченное тело в коридор, вынул из скрытой кобуры большой пистолет.

Яркий свет коридора его не ослепил. Он увидел второго врага с топором, пригнувшегося у двери в спальню, и еще одного – в мандаринском шелковом халате, который пытался вскрыть замок на двери в гостиную. Хода-хан оказался между ними и лестницей. Едва они к нему повернулись, он уже выстрелил в живот тому, у которого был топор. В руке мандарина щелкнул автоматический пистолет, и Хода-хан почувствовал, как совсем рядом пролетела пуля. В следующее мгновение вновь прогремел его собственный пистолет, и мандарин, пошатнувшись, выронил оружие из руки, которая вдруг превратилась в кровоточащий обрубок. Затем афганец левой рукой вынул длинный кинжал и метнулся по коридору, словно ураган. Его глаза горели, а шелковые одежды развевались во все стороны.

Хода-хан проткнул мандарину голову насквозь, и тот рухнул так близко от его ног, что кинжал врезался в пол всего в нескольких дюймах от туфли афганца. Затем афганец взял паузу – но лишь для того, чтобы вонзить кинжал в человека с топором, которому до этого прострелил живот, – в бою афганец всегда придерживался законов гор. Затем, развернувшись, вбежал обратно в ванную. Выстрелил в окно, хотя люди на крыше оттуда уже не показывались, и бросился через спальню, на ходу включив свет.