– Друг, родственник, – пробулькал он. – Тот, кому ты доверяешь, в кого ты веришь. У меня нет каких-то особых качеств, ничего, что меня выдавало бы. Неужели ты до сих пор не понял? Я повсюду, Алан. Я – во всех. В ком угодно. – Он широко разинул рот, и поток темной крови хлынул ему на подбородок. – В безутешном, слабом, одиноком, потерявшемся, утратившем веру и нечистом. Проклятом. Ах, это сладкое проклятие.

Фейерверк прекратился, и на фабрику опустились тишина и мрак. Остался только луч моего фонарика и звуки океана неподалеку. Я покрепче сжал в руке нож Рика.

– Ты явился сюда, чтобы меня убить, да? – Влажные глаза уставились на мою руку. – Этой нелепой игрушкой?

Тяжело дыша, я впился в чудовище передо мной и заверил:

– У меня есть игрушки и помрачнее. Почему ты мучаешь нас?

Влажные алые пальцы погладили окровавленный подбородок. Потом он протянул руку ко мне, с кончиков пальцев капала кровь.

– Иди за мной, Алан. Я покажу тебе красоту муки. – Он ухмыльнулся, когда я подошел ближе. – Я уже говорил, что твоя мать тоже тут, с нами?

– Моей матери рядом с тобой нет.

– Неужели ты сейчас хоть в чем-то уверен? Неужели после такого ты хоть когда-нибудь сможешь во что-то поверить?

Я с трудом сглотнул.

– В этом я уверен.

– Тебе снились такие ужасные кошмары, – сказал он голосом моей матери, – когда ты был совсем маленьким. Помнишь, малыш?

* * *

Я боюсь, я напуган так сильно, что едва могу дышать. Я отчаянно рыдаю, давлюсь, меня всего трясет. Но потом я понимаю, что рядом со мной мама, любящая и терпеливая. У нее самые красивые темно-коричневые глаза на свете. Она обнимает меня, садится на постель, качает меня в объятьях и что-то нашептывает. Он нее пахнет чистотой, свежестью и теплом, и я чувствую себя в безопасности.

– Все в порядке, – говорит она мне. – Всего лишь дурной сон, маленький мой, это всего лишь дурной сон. – Она нежно стирает пальцами слезы, и пелена, сквозь которую я раньше глядел на нее, пропадает. – Что тебе приснилось такое страшное?