– У тебя в жизни. Не у нее. Вот ты написал песню про то, как здорово носить любимые свитера друг друга, и она спела ее, но, Обри… Обри. То была твоя поэзия. Не ее. Она просто спела слова, которые ты написал для нее. Вам нужно расстаться.

– А мы и не вместе.

– Вместе – мысленно. Тебе нужно порвать с выдуманной Хэрриет и влюбиться в ту, кто ответит тебе любовью на любовь. Не скажу, что реальная Хэрриет тебя не любит. Просто она любит тебя не так.

– Куда, к черту, провалилась эта реальная Хэрриет? – вспылил он. – По-моему, за этими конфетами она пошагала до самого Херши в Пенсильвании.

Она всегда устраивала эти вылазки с братьями Джун, охваченная желанием добыть для Джун какой-то особый шоколад, или особенную шипучку, или особо причудливую футболку, которые скрасили бы угрюмость еще одного дня заболевшей раком.

Джун тяжко, от всей души вздохнула и повернула голову к окну.

– Почему так много любовных песен о весне? Я весну ненавижу. Снег тает, и все воняет, как оттаявшее дерьмо собачье. Обри, не смей больше писать любовных песен про весну. Это меня убило бы, а умереть и один раз вполне паршиво.

Глава 16

Глава 16

Долгое время после он лежал, попыхивая, счастливо изнуренный и лоснящийся от холодного пота. Голова кружилась от голода, усугубленного напряжением, только ощущение это не было вовсе неприятным, оно сопровождалось впрыском одурманивающего удовольствия, которое, возможно, сродни круговерти каруселей на ярмарочной площади.

Она ускользнула (растаяла у него в руках, когда оргазм у него завершился), потекла по полу под содрогающимся пологом тумана. Ему нравилось думать, что и для нее это было хорошо. Оглянувшись в поисках нее, увидел через высокую арку, что она ждет его за призрачно-голубым столом.

Извиваясь, влез обратно в комбинезон и пошел в громадную столовую. Посмотрел на неоглядный стол, уставленный призрачными бокалами, белой, будто из ваты, индейкой и вазой с облакофруктами.

Обри изголодался (больше, чем изголодался: его трясло от голода), но вид дымчатой еды не радовал. Он не чувствовал ее запахов. То не обед был, а – скульптура.

Она отрезала ему кусочек пустоты, положила его на тарелку из небес рядом с колючим на вид облакофруктом. Следила за ним с едва ли не детским желанием угодить.

– Спасибо, – произнес он. – Выглядит прелестно.

Обри пустил в ход дымящийся нож, чтобы отрезать дольку от облакофрукта. Ткнул в него вилкой, оглядел в приглушенном свете и, решив: а пропади оно все пропадом, – откусил кусочек.

Фрукт хрустнул и раздробился, будто леденец. У него был вкус дождя, меди и холода. Он ошибся. Вблизи фрукт имел легкий запах. Он пах чем-то похожим на грозовой ливень.