Я начал фыркать, но Айрес продолжал:

— Это сводит меня с ума, особенно когда начинаю размышлять об этом. Хокинс был странным человеком — ты это знаешь. Он родился в маленьком городке — но Салем тоже был маленьким городком, и там рождались ведьмы. Он был обыкновенным фермером — но дьявол рядится в странные одежды. Он был довольно вульгарным позером, но под этой оболочкой скрывался человек, или существо, или нечто, писавшее эти его чертовски пугающие истории. Да, я называю это тем, что подтолкнуло его к изучению демонологии. В конце концов, он изучал странные культы и мог узнать какие-то тайны. Твой психоанализ может сработать, если применить его к Хокинсу. Он был двойственной личностью; с одной стороны, деревенский парень, пытающийся жить в образе успешного странного писателя. Как таковой он был гротеском, клоуном. Но другая сторона, та, что внутри него! Другая, которая писала его рассказы, выражалась в погружении в темные тайны — это была часть Лютера Хокинса, которую мы никогда не узнаем. Именно эта часть управляла им, когда он прислал мне свою пишущую машинку. Его пишущая машинка! Когда он писал, то превращался в кого-то другого. Руки другого «я» нажимали клавиши. Мысли этого другого «я» лились потоком из диких бездн воображения. Пишущая машинка имеет ауру, она пронизана чуждой личностью. У нее есть душа.

— У тебя… разболелся живот, — грубо отрезал я. — В это невозможно поверить!

— Я знаю. — Айрес уже был на ногах. — И я знаю больше. О, гораздо больше! Хокинс был колдуном, по крайней мере, он знал секреты, которые мы бы назвали темной магией. Он знал, что умрет, и послал мне пишущую машинку из ненависти. Должно быть, он что-то с ней сделал. Знаешь, как его нашли мертвым? Не на полу — над машинкой. Его последний вздох, уходящий в клавиши — и записка на валике, которую он прислал мне, последнее, что он написал! Разве ты не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? Неужели ты не понимаешь? Лютер Хокинс мертв, но его душа заключена в пишущей машинке!

Это показалось мне настолько смешным, что захотелось расхохотаться. Гротескность этой фразы была убийственной. Я подумал: «Тело Джона Брауна гниет в могиле, но его душа продолжает идти вперед». Это было очень, очень смешно. Только Стивен Айрес смешным не казался. Когда он выкрикнул последние слова, то упал в обморок, и мне потребовалось пять минут, чтобы привести его в чувство, — пять минут и остатки моего драгоценного бренди. В течение этих пяти минут у меня было немного времени на размышления, и мысли мои были не из приятных.