Он обошёл коляску, взялся за резиновые ручки и покатил её туда, где вода с неподвижным спокойствием внимала последней песне погибающего дома отдыха для Усталых. Даже отражая безо всяких искажений языки пламени, она не становилась теплее ни на градус. Лодки беспокойно тёрлись друг о друга бортами, словно овцы, которых забыли выпустить из загона. Одна вяло горела, воспламенившаяся от рубероида, отлетевшего от крыши.

— Вот и всё, — сказал Спенси каким-то старческим, надтреснутым голосом. — Великая глотка больше не получит пищи. Изначальному будет сложно продолжать существование в своём теперешнем виде. Ему придётся искать с нами связь. Как в давние времена, выстраивать отношения с каждым жителем Кунгельва. Долгая зима закончилась, завтра будет утро перемен. Этот памятник нашему невежеству, рассадник бессмысленного зла стоял нетронутым целый век. Но знаешь, чаще люди скорее предпочтут остаться невеждами, чем ломать, пусть с перебоями, но функционирующую систему.

— Потому что чаще всего именно они служат винтиками и шестернями, ответственными за её работу. Они боятся, что в новой, реорганизованной системе для них просто не найдётся места.

Перед внутренним взором Юры проплывали лица его учеников. Он не мог вспомнить ни одного имени, и сколько ни вглядывался в безразличные, потухшие глаза, не мог понять, чему он мог научить этих людей? Они уже родились такими. Родители не сделали ничего, чтобы их дети поднялись хоть на ступеньку выше в моральном и физическом плане — хоть на деле утверждали обратное, пихая ребёнка в различные секции и пытаясь отдать в школу на год раньше положенного. «Их самих не мешало бы запереть в какой-нибудь мрачной коробке и поджечь», — подумал он. В голову ему пришла до смешного простая мысль: они уже заперли себя по тёмным коробкам, каждый — в своей, отдельной. Ему захотелось улыбнуться, но Юра сдержался, решив, что Спенси может неверно расценить эту улыбку.

Вот если бы рядом была Алёнка… она бы сумела бросить канат в пучину мрачных мыслей, в которую он проваливался всё глубже. Но он совершил много ошибок, слишком много, чтобы она оставалась рядом. Даже то, что все до единой ошибки были признаны, словно незаконнорожденные дети, не исправило ситуацию. Проблема в том, что мы всегда считаем, что у нас есть время.

«Человеческие сны — место, где великая глотка чувствует себя как мартышка на фруктовом развале», — сказал недавно Спенси. Юра тогда не придал этому значения, уверенный в собственной правоте. Что ж, теперь настало время раскаяния. Он сам погубил жену, вот этими вот руками. И будь она где-нибудь в другом месте — вряд ли это место напоминает зону отдыха аэровокзала с молочными коктейлями и уютными кожаными диванчиками.