— Спенси. Карлик, шибко говорливый уродец.

— О, я его знаю, — рот Натальи скривился. — На редкость отвратительный персонаж. Каждый раз, видя его, я спрашивала себя: как можно провиниться перед богом, чтоб он наградил тебя таким телом! Не говоря уж о том, что он любит выскакивать из тёмных помещений, хватать за ноги и спрашивать ужасно нелепые вещи. Или разъезжать на своей инвалидной коляске по коридорам ранним утром. Откуда только взялось это вычурное имя?

— Из фильма Дэвида Линча.

— Ах, Линч, — она закусила губу, глядя в пространство. — Великий кинематографист, мастер масок. Этот Спенси… могу я узнать, что он совершил?

— Сохранил разум, в отличие от всех остальных, — бросил Юра, уже не скрывая злость. — Он подскажет тебе самую лучшую музыку для твоего последнего танца. Найди его и предложи свои услуги.

Юра резко отвернулся и взглянул вниз, на быстро темнеющее озеро. Скоро за тучами взойдёт луна и вновь не найдёт ни единой лазейки, чтобы осветить подвластные ей земли. Размышляя об этом, Хорь слышал, как Наталья соскользнула с кровати, как вползли в уродливую обувь на высоком каблуке её похожие на поделки из папье-маше ноги. Отзвуки выстрела всё ещё гуляли от одного стекла к другому, когда шаги затихли внизу.

Совершенно запутавшийся, Юра уронил голову на руки.

Глава 21 Багрянец на воде

Глава 21

Багрянец на воде

1.

…вспомни, как подарил тем детям надежду. Не утонуть в бытовухе, шанс стать не такими, как все, нечто большее, чем закостенелое знание. Помнишь? Рассказывал о себе, потому что истина должна идти от сердца к сердцу, от одного опыта к другому. Что ты тогда им наплёл? Ждёшь-де своего часа, чтобы взойти на сцену, каждый день начеку, как юный пастушок с палкой и духовым ружьём, который ждёт приближения волков, вместо того, чтобы бежать в село за подмогой.

Ложь, до последнего слова.

И что же мы видим теперь? На что нам посмотреть, чтобы усладить свой взор созерцанием сильного, волевого человека? В твоей голове дурман. Всё проворонил, всё! Даже не бежишь: решение улепётывать со всех ног ведь тоже решение, пусть противоречащее жизненным принципам, которые ты обязал себя соблюдать так же твёрдо, как Роланд из известного цикла — помнить лицо своего отца. Ты спишь, погрузив сознание в омут самого чёрного на свете сна. Ты слеп и глух, и рот твой закрыт, потому что тебе нечего сказать. Ты пускаешь всё на самотёк, создавая точку невозврата, ту, за которой все жизненные события будут выходить под грифом «могло бы быть всё по-другому, если бы…»

Да, приятель. Ты — не Роланд, увы и ах, но ты — не Роланд.