– Что случилось с пленкой, что была здесь вчера? – Напряжение в голосе тут же выдало все мои желания и сыграло на руку Далии.

– Нет ее, – сухо ответила Далия, бесцельно прохаживаясь по галерее. Зеленая юбка и низ шарфа волочились за ней по полу.

– Как – нет? Она же часть экспоната! Была в том магнитофоне на столике!

– Да, была.

– И что, простояла всего один день – и пропала?

– Пропала.

– Кто-то ее купил, – сказал я, предполагая худшее.

– Нет, пленка не продавалась. Она была частью перфоманса. И ты, к слову, даже за него не заплатил.

Болезненное замешательство теперь добавилось к волнению и разочарованию, уже бушующим во мне.

– Но там не стоял ценник. Нигде не говорилось, что за прослушивание этого монолога надо платить, – объяснил я. – Она стояла там, как и все в этой галерее – да любой на моем месте подумал бы так же!

– Этот монолог, как ты его назвал, – запись эксклюзивная. А цена была указана на обратной стороне той карточки, где напечатано название. Точно такую же ты держишь в руке.

Я перевернул карточку обратной стороной, где значилось тем же почерком, что и на всех галерейных ценниках: «двадцать пять долларов»

– Ты написала цену только на этой карточке, – заявил я Далии голосом возмущенного покупателя. – А на той ничего не было. – Говоря так, я отнюдь не был уверен в своей правоте. В любом случае теперь, если я хочу прослушать запись о фабрике, придется раскошелиться.

– Вот, – сказал я, доставая бумажник и пересчитывая банкноты. – Десять, двадцать, двадцать пять долларов. Мой должок за «Дом с верандой». И вот еще двадцать пять – за эту, новую.

Далия приняла деньги и ледяным тоном произнесла:

– Этим ты покроешь только вчерашнее прослушивание. «Дом с верандой» стоил пятьдесят долларов. Придется заплатить еще двадцать пять, если хочешь прослушать сегодняшнюю пленку.

– Но с какой стати «Дом с верандой» стоит вдвое дороже «Фабрики»?

– Просто «Фабрика» – не столь амбициозная работа, если сравнивать ее с монологом о бунгало.

На деле вся разница крылась в том, что магнитофонная запись «Заброшенная фабрика с земляным полом плюс голоса» оказалась короче, чем «Дом с верандой (плюс тишина)». Но мне она показалась не менее удачной в передаче все того же бескрайнего ужаса запустения и тоски. Примерно пятнадцать минут (во время обеденного перерыва) я наслаждался красотой описания заброшенной фабрики, превратившейся в одинокие развалины на обширном пустыре, с разбитыми окнами, сквозь которые пробивался лишь скудный лунный свет, с утоптанным земляным полом и мертвыми станками, похороненными в этой могиле теней, чахнувшими в эхо бесплотных и бессмысленных голосов. Каким же опустошенным – но в то же время удивительно умиротворяющим – казался мне голос чтеца, передающий послание через пленку! Как приятно было думать, что кто-то другой разделяет мою страсть к ледяной мрачности мира. Радость, которую я чувствовал, слушая этот монотонный и слегка искаженный голос, который так подробно говорил о картинах и ощущениях, которые отдавались в самых глубинах моей природы – такой опыт даже тогда, когда я сидел на полу галереи в огромных наушниках, мог быть душераздирающим. Мне хотелось верить в то, что автор этих монологов-фантазий не хотел разбивать сердце мне или кому-то еще. Что он был анахоретом, исследующим мрак существования сквозь призму трех суровых положений: никуда не ходить, ни с кем не знаться, ничем не заниматься. Да, скорее всего – иллюзия, не более; но с иллюзиями я прекрасно мирился, особенно – с долгосрочными, а эта такой и грозила стать.