Добравшись до своего стола, я зажег маленькую лампу, которую много лет назад притащил сюда из дома. Не то чтобы я нуждался в дополнительном освещении во время работы – мне просто нравилась ее неброская старомодность. На мгновение я вспомнил о доме с верандой, где ни в один рожок не была вкручена лампочка, где лунный свет лился через окна на ковер, кишащий паразитами. Те особые ощущения, состояние разума, ассоциировавшиеся с монологом на пленке, в этот раз не давали о себе знать, хоть мое теперешнее одиночество в библиотеке за несколько часов до рассвета весьма и весьма располагало к чему-то подобному, походя на сюжет из какого-нибудь причудливого сна.
Не зная, чем заняться, я сел за стол, как делал всегда, приступая к работе, – и только сейчас заметил на нем большой пухлый конверт. Когда я уходил с работы вчера, его совершенно точно здесь не было. В тусклом свете настольной лампы конверт казался старым. На нем не было никаких пометок, но при этом он был запечатан.
– Кто здесь? – спросил я каким-то чужим голосом. Я заметил что-то краем глаза, рассматривая послание на столе, прочистил горло. – Генри, это ты? – я не поднимал глаз от столешницы, не оборачивался. Ответа не последовало. Но я совершенно точно был здесь не один.
Медленно повернув голову вправо, я сфокусировался на арке в другом конце залы. В том проеме, что вел в соседнее помещение, где лунное сияние проникало сквозь филенчатые окна внутрь, застыл силуэт. Я не видел его лица, но мгновенно признал длинное свободное пальто и шляпу. Тот самый человек, замеченный мною в предрассветной мгле на остановке по пути сюда, – ошибки быть не могло. Он встретился со мной в библиотеке, как Далия и обещала. В тот момент показалось неуместным спрашивать, как он попал в библиотеку, или заботиться о формальных приветствиях. Я просто с ходу завел речь, что репетировал с тех самых пор, как Далия позвонила мне на исходе ночи.
– Давно хотел с вами познакомиться, – начал я. – Ваши монологи-фантазии, как я их назвал, произвели на меня неизгладимое впечатление. Ваши работы не похожи ни на что другое в искусстве и даже в метаискусстве. Нахожу почти невероятным, как точно вы раскрыли тему, с которой я и сам знаком не понаслышке. Конечно, я не говорю о теме буквально – не о доме с верандой, не о фабрике – но о вашем видении вещей. Когда на своих записях вы говорите такие слова как «бесконечные ужас и мрачность» или «непрекращающееся отрицание цвета и жизни», мне кажется, моя реакция именно такая, какую вы ожидали при создании ваших работ.