— «Лишь истинному художнику известна настоящая анатомия ужасного, физиология страха», — процитировал я.

Но наш интеллектуал сдавать позиции не собирался.

— …И «с помощью каких линий и пропорций затронуть наши подспудные инстинкты, наследственную память о страхе, — продолжил он по памяти, доканчивая цитату из текста Лавкрафта, — к каким обратиться цветовым контрастам и световым эффектам, дабы воспрянуло ото сна наше ощущение потусторонней угрозы»[11].

— Но вы же молекулярный биолог, — обронил я небрежно, словно бы походя. — Вы не верите в подспудные инстинкты, наследственную память о страхе или дремлющее ощущение потусторонней угрозы.

Это было ошибкой. Профессор резко обернулся, посмотрел мне прямо в глаза, и в пронзительном взгляде его явственно читалась настороженность.

— Собственно говоря, верю, — заявил он. — Вообще-то, в последнее время я очень заинтересовался молекулярной основой памяти и биохимией фобий. Думаю, мой интерес к пережитому моим дедом постепенно начинает влиять на мои профессиональные интересы и наоборот.

— Это вполне естественно, профессор Тербер, — заверил я. — Все мы начинаем жизнь как люди разносторонние, но все мы склонны воспринимать себя как некий пазл, пытаясь составить кусочки вместе так, чтобы получилось что-то осмысленное.

Гость снова обернулся к картине — к странному, искаженному лицу, что явилось словно бы квинтэссенцией самого примитивного ужаса, еще более первозданного, чем патологическая боязнь пауков или высоты.

— Раз уж у вас есть эта картина, — промолвил он, — наверняка сохранились и еще какие-то вещи, привезенные Сайлесом Элиотом обратно в Англию в тридцатых годах, когда он покинул Бостон. А посмотреть можно?

— Ну, не то чтобы эти вещи были удобства ради сложены в один старый чемодан, аккуратно убранный на антресоли или в чулан, — отозвался я. — Если какие и сохранились, то их поглотил хронический беспорядок, царящий в этом доме. Как бы то ни было, вас на самом-то деле интересует только одно — то, чего у меня нет. Никаких фотографий не существует, профессор Тербер. Если Пикман в самом деле писал лица на своих портретах с фотографий, Сайлес Элиот их так и не нашел — во всяком случае, из Бостона с собою не привез. Поверьте, мистер Тербер, если б привез, я бы знал.

Не знаю, поверил мне профессор или нет.

— Не согласились бы вы продать мне эту картину, мистер Элиот? — спросил он.

— Нет, — покачал головой я. — Простите, если это сорвет ваши планы монополизировать рынок, но как знать, сколько можно нынче выручить за Пикмана, если бы какую-нибудь из его картин выставили на продажу. Не то чтобы он был в моде.