Кэрол подскочила при звуке звонка. Внизу, у входной двери кто-то нажал кнопку вызова. Натянув трусики и запахнув халат, девушка пробежала через комнату и вдавила кнопку домофона.

– Кто там? – спросила Кэрол. У нее дрожал голос.

Ей никто не ответил. В домофоне шипели гуляющие по пустым коридорам призрачные ветра. Фрайерс нетерпеливо завозился на диване.

– Кто там? – повторила девушка, на этот раз громче.

Из домофона раздалось жестяное похрустывание, и наконец из пустоты донесся далекий знакомый голос. Рози.

* * *

Лишь бы не опоздать! Со вздымающейся грудью Старик стоит перед дверью и ждет, пока женщина откроет дверь, но даже если какой-нибудь прохожий обратит на него внимание, он ни за что не догадается, что под неизменной терпеливой улыбочкой скрывается вой слепой демонической ярости.

Весь день, миля за милей, Старик следовал за мужчиной через город. Он составил карту реакций женщины, каталог всех ее настроений и вздохов до самого слабого сердечного трепета. Но все равно проявил беспечность. Не учел в своих расчетах одну крошечную деталь. Воздух был чуть-чуть теплее, чем он предполагал, возможно, на какую-то долю градуса – но этого достаточно. Старик знает, что даже в более прохладные дни, когда мужчина и женщина, эти непредсказуемые человеческие создания, оказываются вместе, может произойти все, что угодно. То, что эти двое считают венцом своих отношений, для него станет катастрофой. Планы всей его жизни может разрушить единственный сдавленный крик боли. И, возможно, это уже случилось.

В таком случае его гнев, разумеется, будет неописуем.

Но даже если он поспеет вовремя, из-за неучтенной жары появилась еще одна, не менее важная проблема; в некотором смысле, вопрос утилизации отходов.

Поначалу ему казалось, что спешить незачем и нужно лишь найти место для временного хранения, но из-за погоды положение грозило превратиться в критическое. Больше тянуть уже нельзя, время поджимает. Старику жизненно необходимо как-то выманить мужчину и женщину из квартиры. Если они подойдут слишком близко к дивану… им предстоит сделать неприятное открытие.

Просто ужасно. Сейчас он чувствует себя именно так. Но даже когда женщина открывает входную дверь, и Старик оказывается в коридоре первого этажа, привычная улыбка не сходит с его лица. Кто-то может его увидеть; никогда не знаешь наверняка.

Только в знакомой тесноте лифта, в безопасности четырех помятых металлических стен он позволяет маске соскользнуть. После того как дверь со скрежетом закрывается, и крошечная кабина начинает подъем, улыбка пропадает, и на лице у Старика появляется оскал звериной ярости. Зубы скрежещут, как перетираемые камни, черты лица искажаются почти до неузнаваемости, он потрясает в воздухе кулачками, и накопленная за день злоба изливается из него потоком бессвязных звуков, плевков и молотящих пустоту конечностей. Как одержимый, Старик мечется по лифту, лупит кулачками стены; по шахте разносится гул от топота его ботинок, крошечная кабина содрогается, будто внутри заперт рой обезумевших пчел.