– Вы, наверное, хотите пить. Дождя давно не было. Принести вам воды?

– Мы пьем не воду, – доверительным полушепотом признается Первая Мамочка.

– Ясно, – кивает он. – Хотите еще одного поросенка?

– Может, что-то более сочное, – отвечает она. – Джек, малыш, мы уже почти набрались сил, чтобы выдернуть корни из земли и повеселиться как следует! Быть может, уже сегодня мы окрасим ферму красным!

– Наш дом и так красный.

– А станет еще краснее! – вставляет Третья Мамочка и смеется хрипловатым смехом курильщицы.

– Скажите мне, чего вы хотите, – просит Джек.

– Может быть, пригонишь сюда ту свинью? – предлагает Первая Мамочка.

– Свииииньююю! – повторяет та, что с дырой в голове. Высовывает язык, слюнявит губы. – Свиииньююю! Свииииньююю моююю!

– Ладно, – говорит Джек. – Понял. И, мама, я не хочу больше здесь оставаться. Ни на одну ночь.

– Конечно. Здесь ты не останешься. Просто окажи нам еще одну, последнюю услугу. Пригони свинью, нам нужны силы. А потом, Джек…

– Мы тебе поможем, – произносят хором пять из шести голов. Шестая, деформированная Мамочка, слизывает со щеки муравьев и чмокает губами.

Джек бежит прочь с кладбища. Над головой у него, на востоке, прорезают сумрак первые лучи ядовито-алого света, и край мира вспыхивает ярким пламенем.

18

18

На кухню входит Бет, босиком, со встрепанными со сна волосами. Должна бы войти через заднюю дверь, – но нет, на сей раз она появляется изнутри, из дома, застегивая на ходу верхнюю пуговицу фланелевой рубашки. Ее ли это рубашка? Кажется, она мужская. И очень похожа на одну из рубашек отца.

Бет видит в дальнем углу кухни Джека, и хорошенькое пухлое личико ее заливается румянцем, пальцы выпускают пуговицу. Рубашка распахивается, чуть обнажая высокую грудь с рыжими пятнышками веснушек.

– Джек, я… – начинает она.