– Здорово, мать.

– И тебе не хворать, – прошамкала она в ответ и добавила скороговоркой: – Стакан – полста, полстакана – тридцать.

– Добро, – ответил егерь. Порылся в карманах в поисках мелочи, отсчитал и ссыпал горсть в сморщенную ладонь. Спрятав деньги, старуха ловко свернула кулек из газеты и наполнила его из стакана.

– Скажи, мать, это у меня в глазах рябит или там человек на ветке качается?

– Ты вроде молодой еще, чего им рябить-то? – зыркнула бабка. – Повесился, третьего дня еще. А может, повесили. Так и висит с тех пор.

– Ну и дела. А милиция что? Приезжала?

– Приезжала, а как же, – закивала бабка. – Записали всё в бумажку, понятых позвали. Оформили, как полагается. И уехали. Снимать, говорят, не наше дело. Этим, дескать, скорая заниматься должна. А врачи-то все поувольнялись еще в прошлом годе.

– Вон оно что.

– Люди поначалу пугались, а теперь попривыкли уже. Глядишь, дотянут – сам свалится, а там уже ЖЭКу возиться придется. Это все глава наш. – Бабка ткнула пальцем в сторону дома с мраморными ступеньками. – Тьфу ты, пропади он пропадом. Ни в чем порядок навести не может.

– Кредит у него был, – вздохнул дедок в кепке, сплевывая черную шелуху. На картонке перед ним были свалены медали и значки. – У повешенного – не у главы. Эх, неладна. Понаберут у черта чужого добра, а отдавать-то своим приходится.

– Да что ты брешешь, «кредит», – возмутился торговец будильниками из-под ондатровой шапки. Как и остальные, он непрерывно лузгал семечки. – Это Гришки Яблонского отец. Пацаненка, что с башни упал. Брат двоюродный Васи Бокова.

«Боков». – Егерь вспомнил книжку и разговор в электричке. Вот же совпадение. Хотя… Похоже, что так или иначе все здесь приходились друг другу родственниками.

Налетел порыв ветра, теребя придавленные кирпичами края газет. Раздалось протяжное карканье – ворон прилетел и уселся на ветку. Перепрыгнул на плечо висящего покойника. Острый клюв несколько раз ткнул в сдавленную веревкой шею. Никто, кроме егеря, не обратил на это внимания.

– А глава на месте сейчас? – Егерь посмотрел в сторону широкого крыльца. Слева и справа на постаментах стояли гранитные статуи, изображающие нечто абстрактное. Камень фигур был черным и блестящим – дождь и не думал прекращаться. Егерь поднял глаза к небу.

«Цвета молока, разлитого на асфальт», – подумалось вдруг ему.

– Да кто ж его знает, – мужик в шапке решил ответить за всех сразу. – Сходи да спроси.

Егерь молча кивнул.

– Ступай-ступай, – проскрипела бабка. – Давно там пора шороху навести.

Когда рослая фигура с рюкзаком за плечами удалилась на достаточное расстояние, бабка посмотрела ей вслед и изрекла: