Она трясет головой, нет, нет, пожалуйста, и чуть не падает снова, ей приходится опереться на одну из разодранных ладоней и сильно оттолкнуться раньше, чем она успеет провалиться в сон.

Через десять или двадцать шагов в серых деревьях рядом с ней возникает просвет. Калитка.

Денора оглядывается, Женщина с Головой Вапити на секунду пропала из виду, поэтому нет времени думать, она становится сбоку на большую гофрированную трубу, которая проходит под ответвлением от дороги, и прыгает с нее на верхнюю проволоку калитки, и тут же по инерции переваливается через верхний ряд этой проволоки, надеясь, что не оставляет следов. Не глядя назад, она идет вперед, поглаживая онемевшей правой рукой болезненную точку на животе, вероятно от колючки на проволоке. Но теперь это вряд ли имеет значение. Дорога имеет две полосы, но по ней не ездили после того, как начались многочисленные снегопады в этом году.

Она пытается идти вдоль твердого бугра по середине дороги, но теряет дорогу почти сразу и теперь идет среди деревьев, держась за стволы и отталкиваясь от них.

«Не смотри назад, не смотри назад.

Только вперед, давай, двигайся дальше».

«Может, здесь будет телефонная будка», – говорит она себе, теперь ее мысли ходят по кругу, деревья сливаются в стену из вертикальных бревен. Денора хватается за них руками, спускаясь вдоль этой стены, и вдруг чувствует просвет. Когда она его находит, она так уверена, что стена будет тянуться вечно, что падает прямо в этот просвет, съезжает вниз по склону, катится, обдираясь о камни, сквозь кусты, по сухим веткам.

Она падает на землю комком боли секунд через десять и смотрит наверх.

Ох. Она шла по гребню горы. Должно быть, дорога сворачивала вправо, чтобы с грузовиками не случилось то же, что и с ней. Но, в отличие от грузовика, она пошла прямо.

Денора с трудом поднимается вместе с кустом, который царапает все ее лицо, даже губы.

Это его отец называет «кустом самца-оленя»[59]? Или называл раньше, напоминает она себе.

– Но я не самец, я самка, – говорит она, опьянев от боли, она попеременно выдвигает вперед одну ногу за другой, а потом повторяет этот сложный процесс, и, пройдя одну или две длины баскетбольной площадки, осознает, что именно так выглядит умирание.

Тебе больно, больно, а потом уже не больно.

В конце все стихает. Не только боль, но и весь мир.

И она, по крайней мере, умрет, зная это. Мир убивает ее. Не кроу. Не Женщина с Головой Вапити. Не та тварь, которая убила ее отца.

– Мне жаль, – говорит она воображаемому отцу.

Не потому, что он умер такой смертью, а потому, что она никогда не просила позволить ему остаться, когда его вытаскивали из спортзала. Потому что она делала вид, будто не знает его. Потому что она его стыдилась. Потому что… потому что она все еще маленькая девочка, стоящая на сиденье грузовика рядом с ним, держась рукой за его плечо, когда он сидит за рулем, а кабина полна его историй, и все они – правдивые, она это знает.