— Конечно, — сказал он. — Но тебе придется сделать транскрибцию.

— Транскрибцию? — спросил я.

— В тюрьме тебе не дадут ни компьютера, ни пишущей машинки. Выбирая между нарушениями FCC и уклонением от уплаты налогов, они, вероятно, дадут тебе пять лет… Hо, не волнуйся. Я уверен, что они освободят тебя по УДО, скажем, через полтора года.

Ладно, может быть, я сглажу несколько острых углов по налогам, и я почти никогда не использую этот дешифратор… но я не знал, шутит он об этом или нет. А Джеймсон был не из тех, кто шутит.

— Теперь, когда мы все уладили — пошли. Мне нужно выпить.

* * *

Джеймсон, кстати, не шутил насчет того, что ему нужно выпить. За десять минут, пока я потягивал Кока-Колу, он опрокинул три бутылки пива — крепкий парень. Из всех мест он повел меня в дружелюбную таверну на Джеймс-стрит и Йеслер, которую большинство людей назвали бы «бомжацким баром». Он находился в том же квартале, что и самый печально известный в городе субсидируемый жилой комплекс, пара винных магазинов и два ломбарда. Прямо через дорогу находилось здание Окружного суда.

— Bы знаете, как выбирать шикарные места, — сказал я.

— А, нахуй все эти шикарные социалистические заведения с выступлениями «вживую», — ответил Джеймсон. — Я хочу пить, я не хочу слушать, как какая-то лысая лесбиянка читает стихи. Я не хочу слушать, как кучка чудаков с лаком для ногтей и черной помадой говорят об искусстве. Я скажу тебе, однажды Россия и красные китайцы вторгнутся к нам, и это, вероятно, будет первый город, который они возьмут. Когда они увидят, что у нас тут творится, они просто пошлют все к ебеням и взорвут нас. Всю эту гребанную татуированную толпу гомо-готов, женщин в боевых ботинках, парней с ирокезами цвета «Кул-Эйд», целующихся на публике, девушек, засовывающих руки друг другу в штаны, когда они идут по гребаной Пятой авеню. И все, блядь, носят черное, конечно, потому что это шикарно, это изысканно. Все со всем этим смешным металлическим дерьмом на лице, ебаными кольцами в носу и губах, заклепками на языках. Никому нет дела до глобального терроризма или торгового дефицита — все, что их волнует, это проколоть свои члены и купить новый альбом Мэрилэнда Мэнсона.

— По-моему, это Мэрилин Мэнсон, — сказал я, — и в вас слишком много ненависти, капитан.

— Я бы не назвал это ненавистью.

— О? Вы же называете бездомных, наркоманов и обездоленных, я процитирую: «ходячим мусором», и вы только что ругали альтернативный образ жизни с большей злобой, чем бюллетень «Правого Ополчения»[71]. Если это не ненависть, то что тогда?