боль, но он понимал, что боль вернется к тому времени, когда он доберется до дома. Аспирин может немного помочь, но все равно спать ему сегодня уже не придется. Как, впрочем, и ловить рыбу завтра.

«Нет, я поеду... — сказал он себе. — Поеду на рыбалку, даже если моя рука отвалится к чертям. Я собирался ехать, я готовился, и никакой сраный Дэнфорт Китон, никакой сраный Зануда меня не остановит».

Он выключил воду и бумажным полотенцем осторожно промокнул руку. Ни один из защелкнутых мышеловкой пальцев не был сломан — так по крайней мере ему казалось, — но они уже начали распухать, и никакая вода тут не поможет. Зажим оставил темно-лиловый рубец на пальцах, между первым и вторым суставом. Голое мясо из-под сорванного ногтя на указательном пальце сочилось капельками крови, и пульсирующая боль, приглушенная струей холодной воды, возвращалась.

Он вернулся в пустой офис и взглянул на защелкнутую ловушку, валявшуюся на боку возле стола Джона Лапойнта. Осторожно поднял ее, положил обратно в подарочную коробку и сунул коробку в верхний ящик своего стола. Потом вытащил из нижнего ящика флакон с аспирином и вытряс из него три таблетки прямо в рот. Обертку, фольгу, ленту и бант он бросил в мусорную корзину, прикрыв сверху листами бумаги.

Он не собирался посвящать ни Алана, ни кого бы то ни было в подробности той грязной шутки, которую сыграл с ним Зануда. Они не стали бы смеяться, но Норрис знал, что они подумали бы, или... полагал, что знает: «Только Норрис Риджвик мог попасться на такое — сунуть руку прямо во взведенную мышеловку... Нет, вы представьте себе!»

«Наверно, эго от твоей тайной возлюбленной... Мистер Китон заходил вечером... Может, это его воздушный поцелуйчик...» — вспомнились ему слова Сэнди.

— Я сам с этим разберусь, — глухим, мрачным голосом произнес Норрис. Свою пораненную руку он прижимал к груди. — Разберусь по-своему и в свое время.

Вдруг ему пришла в голову другая мысль: что, если Зануда не стал полагаться на одну лишь мышеловку, которая в конце концов могла и не сработать? Что, если он побывал у Норриса дома? Там лежала удочка «Базун», и он ее даже не запер — просто поставил в углу сарая, рядом с плетеной корзиной для рыбы.

Что, если Зануда прознал о ней и решил... сломать?

— Если он это сделал, я сломаю его самого, — сказал Норрис. Он так глухо и злобно прорычал это, что ни Генри Пейтон, ни другие коллеги по охране порядка никогда не узнали бы его голоса. Уходя из конторы, он совершенно забыл о том, что ее нужно запереть. На какое-то время он даже забыл про боль в руке. Единственное, что сейчас имело для него значение, — это поскорее добраться до дома. Добраться до дома и удостовериться, что с удочкой все в порядке.