Карточка, словно большой белый мотылек, спланировала из щели для почты на коврик в прихожей пасторского домика и приземлилась кверху текстом следующего содержания:

Ну, здорово, ты, драная баптистская крыса. Мы хотим сказать тебе, чтобы ты перестал мутить воду насчет нашей Ночи Казино. Мы собираемся просто немного поразвлечься, а тебя никто не трогает. Как бы там пи бычо, мы, Истинные Католики, устали от твоей баптистской мути. Мы прекрасно знаем, что все вы, баптисты, вонючие козлы и жополизы. Но вот ЭТО ты лучше как следует заруби себе па носу, твое преподобие Уилли Пароход: если ты не прекратишь совать свой нос в наши дела, мы напустим такую вонь на тебя и всех твоих дружков-жополизов, что вы будете ВОНЯТЬ ВЕЧНО!

Оставь пас в покое, баптистская крыса, или ЗДОРОВО ПОЖАЛЕЕШЬ, СУКИН ТЫ СЫН.

«Просто Предупреждение» от ИСТИННЫХ КАТОЛИКОВ КАСЛ-РОКА.

Его преподобие Роуз обнаружил записку, когда спустился вниз в халате за утренней газетой. Его реакцию, наверно, лучше просто вообразить, чем пытаться описывать.

10

Заведя руки за спину, Лиланд Гонт стоял у окна в передней комнате, помещавшейся над «Самым необходимым», и смотрел на город Касл-Рок.

От вида четырехкомнатной квартиры Гонта у всякого из горожан глаза бы полезли на лоб, поскольку в ней ничего не было — вообще ничего. Ни кровати, ни светильника, ни единого стула. Шкафы стояли открытыми и пустыми. Только комки пыли лениво перекатывались по голому, без всяких ковров полу под слабым сквознячком, продувавшим помещение на уровне щиколоток. Единственной деталью интерьера, если можно так выразиться, было обрамление окон; уютные домашние занавески. Они были видны даже с улицы.

Город спал. В магазинах было темно, в домах тоже, светилась только мигалка на перекрестке Мейн-стрит и Уотермилл-лейн, моргающая сонными желтыми вспышками. Гонт оглядывал город нежным и ласковым взглядом. Пока еще город не принадлежал ему, но это пока. Он уже наложил на него свою лапу. Они еще не знают этого, но... узнают. И скоро.