«Она всегда была такой, — продолжал сердито настаивать голос. — И весь вопрос лишь в том: собираешься ты что-нибудь предпринять или хочешь просто сбежать во тьму?»

Он поднял руки и попытался ослабить петлю, как вдруг почувствовал, что в сарае он не один. На какое-то мгновение до него донесся запах табака, кофе и какого-то слабого одеколона, быть может, «Джентльмена с Юга», — запахи мистера Гонта.

То ли он просто потерял равновесие, то ли злобная невидимая рука столкнула его с табуретки. Одна нога соскользнула и опрокинула ее.

Крик Норриса был сдавленным, словно его стянули морским узлом. Одна взметнувшаяся рука нащупала несущую балку и ухватилась за нее. Он подтянулся кверху и тем самым немного ослабил петлю. Другая его рука вцепилась в петлю; он чувствовал, как веревка впивается ему в глотку.

«Нет — это точно! — услыхал он злобный крик мистера Гонта. Нет — это совершенно точно, валлиец ты поганый!»

Его тут не было — не было на самом деле; Норрис понимал, что его никто не толкал. И тем не менее он испытывал четкое ощущение, что какая-то часть мистера Гонта все же находилась здесь, рядом... И мистер Гонт был недоволен, потому что все шло не так, как должно было идти. Придурки не должны ничего понимать. Во всяком случае, пока уже не будет слишком поздно, чтобы это имело значение.

Он дернулся и потянул за петлю, но узел словно залило бетоном. Рука, на которой он повис, страшно дрожала. Его ноги болтались в трех футах от пола. Он уже больше не мог удерживать подбородок в таком задранном положении. Чудом было вообще, что он сумел хоть немного ослабить веревку.

В конце концов ему удалось просунуть два пальца под петлю и потихоньку раздвинуть ее. Он вытащил голову из петли как раз в тот момент, когда жуткая судорога свела ту руку, на которой он висел. Бесформенной, всхлипывающей массой он рухнул на пол, прижимая вывернутую руку к груди. Сверкнула молния, и капельки слюны на его оскаленных зубах заиграли крошечными пурпурными искорками. И тогда он отключился... он сам не знал, надолго ли, но когда сознание вернулось к нему, дождь по-прежнему лил как из ведра, а молнии все так же сверкали в небе.

Он поднялся на ноги и проковылял к удочке, все еще придерживая больную руку. Судорога отпустила, но Норрис еще постанывал. Он схватил удочку и как следует рассмотрел ее, злобно хмурясь.

Бамбук. Грязный мерзкий бамбук. Она стоила не то что дешево — она вообще ничего не стоила.

Тощая грудь Норриса выпятилась, и он издал пронзительный крик, полный стыда и ярости. Одновременно он поднял полено и хрястнул о него бамбуковую удочку; сложил обломки и снова переломил их об колено. Обломки были противными на ощупь — физически неприятными. Они были подделкой. Он отшвырнул их прочь, и они отлетели к перевернутому табурету, как обыкновенные грязные щепки.