Улица заканчивалась на берегу реки. Здесь когда-то стали строить набережную, да бросили: началось расселение кварталов. На открытом пространстве особенно заметно было, насколько изъеден асфальт, бетон и каменные ступени: все было в бороздах – следах химической эрозии. Впереди по мелководью лениво струилась разноцветная река. «Речка-говнотечка» – как сказал бы отец. Из шлаковых отвалов в реку десятилетиями стекала «вся таблица Менделеева» (еще одно отцовское выражение): медь, цинк, железо, серная кислота… а еще кадмий, мышьяк, свинец, ртуть. Недаром по берегам вообще ничего не росло.

У самой воды здесь тоже лежали небольшие насыпи пустой породы. Поднявшийся ветер сдунул с них шлейф черной пыли, и Елагин поспешил надеть респиратор. Хотел было уйти, но вдруг заметил у воды лежащего человека.

Мужчина средних лет и, судя по грязной одежде, неопределенного рода занятий, хотел помыть пустые пивные бутылки в рыжей воде (надо же, в городе есть пункт приема стеклотары), но упал навзничь, прямо в кучу шлака. Он сдавленно мычал и делал странные движения конечностями, будто силился освободиться от чего-то. Елагин достал телефон, поднялся на набережную повыше: мобильная связь тут едва пробивалась. «Алкоголик и тунеядец, – вдруг сам собой всплыл откуда-то словесный оборот из советских времен, знакомых Елагину лишь по старым фильмам. – Лучше бы у заводской печи стоял…» Елагин зло мотнул головой. В скорую он дозвониться так и не смог, а когда снова спустился к мужчине, того уже не было. На том месте, где он лежал, тихо сыпалась шуршащими струйками отработанная порода, исчезая в водах реки.

– Что за черт, – пробормотал Елагин.

Бич не мог убежать – шлак был подобен песку, на черной насыпи остались бы следы. Разве что по воде, но Елагин не слышал плеска, пока пытался дозвониться.

– Самому пора врачей вызывать. Санитаров из дурки…

Елагин в сердцах поддал кучу черного песка ногой и замер: под довольно толстым слоем шлака обнаружилась выцветшая кепка бича – именно она, синяя, дурацкая, с ломаным козырьком. Да быть не может, ошибка, просто хлам, похожий обносок…

Елагину сделалось жутко. На тихое журчание реки наложился явственный скрежет и хруст гравия: по сваленным на берегу полутораметровым кучам шлака струился песок, будто кто-то ходил там, хотя кругом, кроме Елагина, не было ни души. К тому же со стороны завода надвигалось облако пыли и дыма – ветер менял направление. Не снимая респиратора, Елагин быстрым шагом направился обратно, к автомобилю. Песчано-гравийный скрежет, будто от множества ног, не унимался. Улица по-прежнему была пуста. Елагин оглядывался на каждом шагу. Окрестности затягивало до странности низко стелющимся дымом, солнце скрылось в грязно-белесой мгле. Елагин перешел почти на бег.