Найдя нужное место, Елагин несколько минут собирался с силами. Главное, чтобы, покуда он взбирается на гору шлака и переваливает через засыпанный забор, его не накрыл приступ. Он надел респиратор, чтобы не надышаться пыли. Огромная гора песка и щебня в темноте выглядела зловеще. О таинственном скрежете не думать уже никак не получалось. Вздохнув, Елагин наконец полез по осыпающейся круче. Масса шлака оседала, тянула вниз, ноги проваливались почти по колено. Главное – дышать спокойно, размеренно… просто дышать.

Картина, открывшаяся ему из-за забора, впечатляла. Днем территория комбината выглядела буднично, уныло и довольно безжизненно, сейчас же все сияло ярчайшими огнями фонарей, истошно-белыми и ядовито-рыжими; отовсюду, бурно клубясь, валил дым или пар, окна всех корпусов, в том числе якобы заброшенных, светились, по всем путям двигались вагонетки с рудой или со шлаком, и главное, людей на одном только заводском дворе было куда больше, чем днем Елагин увидел на всем заводе. Что-то грузили, разгружали, контролировали. Елагин достал бинокль. Лица у всех заводчан были темные.

Но куда больше, нежели лица рабочих, внимание Елагина привлекло то, что разворачивалось возле одного из «брошенных» цехов. Там тоже возвышалась гора шлака; рабочие раскапывали ее и доставали оттуда человеческие тела. Людей, очевидно мертвых, они небрежно грузили на маленькие вагонетки, которые постепенно уползали в озаренные светом недра цеха.

– Какого хрена?..

Бинокль скользил в руках, ладони покрылись противным потом. Подступал назойливый сухой кашель – предвестник очередного приступа удушья. Но Елагин не мог оторваться – смотрел и смотрел, загипнотизированный ужасом. Возле цеха возвышалась труба, из нее, густо-черный даже в свете фонарей, какими-то рваными клочьями вылетал странный дым, исчезая в ночном небе. Те самые черные хлопья. Они будто плыли сами по себе, словно даже шевелились, напоминая черных медуз.

И тут Елагин услышал за спиной скрежет. Дернувшись, оглянулся, ожидая увидеть охрану, но позади никого не было. Он снова включил фонарик. Осыпающийся шлак – и никого. Но скрежет повторился, на сей раз ближе. А затем что-то со зверской силой дернуло Елагина вниз за лодыжку. Он сразу провалился в шлак по пояс. Бинокль и фонарик улетели во тьму. Его приглушенный респиратором крик перекрыло утробное дребезжание, будто внутри шлакового отвала ползали гигантские каменные черви. И что-то стремительно затягивало Елагина все глубже, шлак превратился в зыбучие пески. Правую ногу пронзило болью, но этого Елагин уже почти не ощутил, потому что боролся с приступом астмы. Воздух не проходил в сведенные спазмом бронхи, а ингалятор было уже невозможно достать из кармана, Елагина затянуло по самую грудь. Он судорожно заскреб пальцами по шлаку, обдирая ногти, сипя от удушья, и тут новый, сильнейший рывок утащил его вниз, в кромешную тьму. В лицо хлынул черный песок, и сознание померкло.