– Знаю, поэтому хотел попросить вашего монаха, он добрый верующий, воровать не будет. Да и считает хорошо, и вести бумаги сможет.

– Прекрасно вы придумали, – съязвил солдат, – молодому монаху в кабаке, где под вечер девки на столах пляшут голыми, самое место.

А Крутец продолжал, не замечая иронии:

– Комиссия закончила опросы, сейчас господа аудиторы пишут отчет, через два дня все будет готово.

– Господин управляющий, – влез в разговор Ёган, чего раньше не бывало, – господину коннетаблю нездоровится, в седле сидит качается, весь белый, может, потом донимать его будете?

– Ах, ну да, ну да. – Крутец поклонился и отстал.

По ступенькам Ёган и Сыч Волкова почти тащили. Сам он не мог опираться на левую ногу. Ёган руководил и упрекал солдата, Сыч кряхтел да молчал. Насилу справились.

Волков рухнул лицом в перину, а Ёган стал тянуть с него сапоги, да так, чтобы нога не сильно болела, и пока стягивал, коннетабль Рютте уже заснул.

Глава двадцатая

Утром он чувствовал себя уже лучше: нога, конечно, болела, но к этому он, кажется, уже начал привыкать. А вот немощь, именно немощь, а не боль, время от времени приводила его в ярость. Он валялся на перине, ощущая легкий утренний голод, когда в дверь постучали настойчиво и сильно.

– Кто там, входите! – крикнул солдат.

И в покои вошел барон. Волков думал было встать, но барон не дал, придержал его рукой:

– Лежите, друг мой, лежите, я зашел спросить о здоровье, видел, вчера вас под руки вели.

– Жив, барон, – ответил солдат.

– Вот и хорошо. А что за грязный тип был с вами? Он ходит по моему замку, распоряжается здесь.

– Вы о новом управляющем?

– Да нет, этого юношу я узнаю, я про другого, мрачный тип, что распоряжается моими стражниками.

– А, вот вы о ком, так это Сыч!

– Да, кажется, его так и кличут, а что он делает в моем замке?