Из Гремучего ручья они выбрались в третьем часу ночи. Справились ли с поставленной задачей? Это как посмотреть. Танюшку спасли. А дальше что? Доктор мертв. Стелла ни жива, ни мертва. Фон Клейст то ли добыча, то ли охотник. Радовало одно. Лидия с Соней в относительной безопасности. А вот смерть Вольфа Григория скорее злила, чем радовала. С этим гадом Григорий хотел поквитаться сам, но как вышло, так вышло. Самой главной их проблемой оставался фон Клейст. И только Григорий мог превратить его из охотника в добычу. Наверное, мог бы…

* * *

К дому Тимофея Ивановича они вышли на рассвете. По мнению Власа, сейчас дом этот был самым безопасным местом в городе. О том, где искать Лидию, знал только Вольф. Была надежда, что он не успел доложить фон Клейсту. Скорее всего, не успел, слишком торопился расправиться со своей жертвой, в клочья разорвать любимую игрушку.

В дом Гриня вошел первым, сделав остальным какой-то неопределенный знак рукой. Впрочем, все поняли, затаились. Влас привалился спиной к покосившемуся забору, вгляделся в бледное Стеллино лицо. Всю дорогу он нес ее на руках, отказывался от любой помощи. Даже Грини. Особенно Грини. Он нес и прислушивался. Нес, прислушивался и ровным счетом ничего не слышал… Но Гриня сказал, что Стелла не мертва, и он будет верить. Не во что ему больше верить.

Гриня появился на крыльце через пару минут, махнул рукой, приглашая всех внутрь. За его спиной маячил тонкий девичий силуэт. Наверное, Соня.

Дом встретил гостей волнами тепла, и только сейчас Влас понял, как сильно он продрог – до дрожи в онемевших мышцах, до гусиной кожи. Остальные выглядели не лучше. Особенно Всеволод, который так же, как и сам Влас, отдал свое пальто Танюшке. Да и девочке тоже досталось. Выглядела она немногим лучше Стеллы. Им всем досталось, если уж начистоту.

Лучше и краше остальных выглядел лишь трехглавый пес. Он выступил из темноты, как только они покинули пределы Гремучего ручья, зыркнул красными глазками, тихо зарычал, а потом в один прыжок оказался рядом с Севой и Танюшкой. Когда-то у Власа был пес, самый обыкновенный, беспородный, злющий со всеми, кроме своего хозяина. Власа он любил какой-то безоговорочной, слепой любовью, бросался на грудь со щенячьим повизгиванием, как только тот входил во двор. Горыныч сейчас тоже был похож на того пса. Разве что радости в нем было в три раза больше. Он сунулся к Танюшке сразу тремя своими головами и она обхватила руками, уткнулась лицом в клочковатую шерсть, замерла. Наверное, эти объятья что-то значили, были чем-то куда более важным, чем обычное приветствие, потому что Горыныч хорошел на глазах. Если такое вообще можно сказать о нездешней твари. Как бы то ни было, а он больше не был похож на оживший труп, под черной, как ночь, шерстью, перекатываясь, бугрились мышцы, а красные огни глаз сделались ярче. Даже у Костяной башки, который никогда не славился ни красотой, ни яркостью.