Глядя сквозь Дилана на Шепа помладше, их мать сказала: «Все в порядке, дорогой. Ты – не одинок. Никогда не будешь одиноким. Дилан всегда будет заботиться о тебе».

На том смерть поставила точку в истории ее жизни. Блэр О’Коннер ушла из этого мира.

– Я люблю тебя, – сказал ей, дважды умершей, Дилан, обращаясь к ней через реку последних десяти лет и через другую реку, с еще более далеким дальним берегом, чем у рек времени.

И хотя его до глубины души потрясла истинная картина ее смерти, не меньшее впечатление произвели на него последние слова матери: «Ты – не одинок. Никогда не будешь одиноким. Дилан всегда будет заботиться о тебе».

Его глубоко тронула такая уверенность в нем как в брате и как в человеке.

И при этом по его телу пробежала дрожь от воспоминаний о тех ночах, когда он лежал без сна, эмоционально опустошенный после трудного дня с Шепердом, переполненный жалостью к себе. Его обуревали досада и уныние, он едва не впадал в отчаяние. В такие моменты даже начинал убеждать себя, что Шепу будет лучше под присмотром профессионалов.

Он знал, что никто не будет стыдить его за то, что он нашел бы для Шепа первоклассный частный интернат, знал также, что преданность брату будет стоить ему личного счастья. По правде говоря, каждый день в какой-то момент он сожалел о том, что выбрал себе такую жизнь, и полагал, что в старости будет горевать о потерянных годах.

И однако такая жизнь имела свои плюсы, не последним из них стало осознание того, что он выполнил завет матери. Его привязанность к Шепу приобрела оттенок сверхъестественности, словно он каким-то образом услышал обещание умирающей матери, данное от его имени, хотя Шеперд никогда не повторял ее последних слов. Дилан мог поверить, что она приходила к нему во снах, которых он не помнил, и говорила о ее любви к нему и уверенности в его чувстве долга.

Десять лет, если не больше, Дилан думал, что понимает стресс, в состоянии которого постоянно живет Шеперд, понимает беззащитность, которую испытывал брат перед лицом всесокрушающих сил, с которыми приходилось бороться аутисту. Но до этого визита в прошлое понимание это было далеко не полным. Только сейчас, когда он стоял и наблюдал за хладнокровным убийством матери, не в силах что-либо предпринять, как-то ей помочь, только в этот момент он в полной мере осознал всю ту беспомощность, которую всегда, изо дня в день, из года в год, испытывал его брат. Стоявшего на коленях рядом с матерью, не отрывавшего взгляда от ее потухших глаз, Дилана трясло от унижения, страха и ярости, которая не находила выхода, ярости за собственную слабость, ярости от осознания того, что все уже случилось и изменить ничего нельзя. Крик злобы поднимался в нем, но он его сдержал. Во-первых, смещенный во времени, крик этот остался бы, по большому счету, неуслышанным. Во-вторых, крик, который сумел-таки вырваться, очень трудно остановить.