Чердак ограничивал варианты действий, превращал их в попавших в ловушку крыс, не предлагая взамен ничего, кроме сумрака, пыли и пауков, но Джилли поднялась по крутой лестнице, потому что, кроме чердака, отступать было некуда.

Во время подъема висевшая на плече сумка билась о бедро и лямкой зацепилась за один из кронштейнов, которыми лестница крепилась к крышке люка. Джилли лишилась «Кадиллака (купе) Девилля», всех своих вещей, ноутбука, карьеры комика, даже своего верного спутника, дорогого, обожаемого зеленого Фреда, но с сумкой не собиралась расставаться ни при каких обстоятельствах. В ней лежали лишь несколько долларов, мятные пастилки, бумажные салфетки, помада, пудра, расческа, ничего такого, что могло бы изменить ее жизнь, то есть потеря сумки не могла спасти ее или, наоборот, погубить, но она уже предвкушала тот момент, при условии, что им удастся чудесным образом пережить осаду дома О’Коннеров, когда сможет подкрасить губы и расчесать волосы, потому что сейчас это казалось такой же роскошью, как лимузины, президентские люксы в пятизвездочных отелях или белужья икра.

А кроме того, если ей предстояло умереть совсем молодой, с головой, набитой наномашинами, именно потому, что голова набита наномашинами, она хотела, чтобы ее труп выглядел красивым, если, конечно, пуля не попадет ей в лицо и не обезобразит его, поставив в один ряд с теми лицами, что изображал на своих картинах Пикассо.

Негативная Джексон, столп пессимизма, добралась до верхней ступеньки, вылезла на чердак, обнаружила, что он высокий и она может выпрямиться в полный рост. Рассеянный солнечный свет проникал через вентиляционные каналы под карнизами. Она видела стропила, дощатые стены, пол из толстых досок, два десятка картонных ящиков, три старых чемодана, какие-то вещи, которые давно следовало выбросить, и довольно-таки много пустого места.

В сухом горячем воздухе едва чувствовался запах битума, которым когда-то, еще при строительстве, заливали крышу. Куда сильнее пахло пылью. Тут и там висела паутина, и пауки определенно старались не зря: выеденных остовов мух и мотыльков в паутине хватало.

– Мы обречены, – прошептала она, повернувшись к открытому люку, упала на колени, посмотрела вниз.

Шеп стоял на нижней перекладине, вцепившись обеими руками в одну из более высоких. Голову он наклонил, словно это была лестница-молельня, и определенно не хотел подниматься.

За его спиной Дилан смотрел на открытую дверь стенного шкафа, в спальню для гостей, ожидая в любую минуту увидеть на крыше крыльца мужчину с автоматом.