Светлый фон

Как всякий писатель, Уолтер Штритер постоянно получал письма от незнакомцев. Обычно послания были вполне дружелюбными, но иной раз попадались критические. Будучи человеком сознательным и совестливым, он всегда отвечал своим корреспондентам. Но ответы на письма читателей отнимали время и силы, необходимые для работы, и Уолтер тихо порадовался про себя, что У. Ш. не указал обратного адреса. В фотографии Форфара не было ничего интересного, и он порвал и выбросил открытку. Однако критика анонимного корреспондента засела у него в голове. Всегда ли ему удается передать настоящий характер персонажей? Наверное, не всегда. Он сознавал, что в большинстве случаев они были либо проекциями его собственной личности, либо, наоборот, ее полной противоположностью. «Я» и «не Я». Возможно, У. Ш. это заметил. Уже не впервые Уолтер дал себе клятву быть более объективным.

Дней через десять пришла вторая открытка, на этот раз из Берика-на-Туиде.

«Что Вы думаете о Берике-на-Туиде? Как и Вы, он стоит на границе. Надеюсь, мое замечание не показалось Вам грубым. Я не имею в виду, что Вы пребываете в некоем пограничном бреду! Вы знаете, как меня восхищают Ваши истории. Кое-кто называет их потусторонними. Мне кажется, Вам пора определиться: та сторона или эта, тот мир или этот. Вновь крепко жму Вашу руку, У. Ш.».

«Что Вы думаете о Берике-на-Туиде? Как и Вы, он стоит на границе. Надеюсь, мое замечание не показалось Вам грубым. Я не имею в виду, что Вы пребываете в некоем пограничном бреду! Вы знаете, как меня восхищают Ваши истории. Кое-кто называет их потусторонними. Мне кажется, Вам пора определиться: та сторона или эта, тот мир или этот. Вновь крепко жму Вашу руку, У. Ш.».

Уолтер Штритер обдумал прочитанное, и ему сделалось интересно: а кто это пишет? Мужчина или женщина? Почерк определенно мужской – строгий, твердый, уверенный, – и критическая манера тоже определенно мужская. С другой стороны, автор записки так по-женски прощупывал почву, явно желая добиться, чтобы Уолтер почувствовал себя польщенным и одновременно неуверенным в себе. В душе шевельнулось смутное любопытство, но он быстро прогнал его прочь: он был не из тех, кому нравятся эксперименты с новыми знакомствами. И все же ему было странно, что неизвестный ему человек рассуждает о нем и оценивает его сообразно каким-то своим представлениям. Поистине в этом есть что-то потустороннее!

Уолтер перечитал две последних главы из недавно написанного. Возможно, они и вправду далеки от реальности. Возможно, он сам, как и многие современные романисты, проявляет излишнюю склонность к бегству в вымышленный мир двусмысленностей, в мир, не совсем подчиняющийся рассудку. Но так ли это важно? Он бросил открытку с Бериком-на-Туиде в камин (на дворе стоял ноябрь) и сел работать, но слова заплетались, будто преодолевали плотный барьер самокритики.