Прошло несколько дней. У него появилось весьма неприятное ощущение раздвоенности, словно кто-то чужой захватил его личность и разрывает ее на части. Работа утратила прежнюю единую форму, как бы распалась на два потока, непримиримо противостоящих друг другу, и продвигалась заметно медленнее обычного, пока он пытался урегулировать эти внутренние разногласия. Ничего страшного, думал Уолтер, возможно, я просто нащупываю новый путь. Возможно, нынешние трудности – это обыкновенная болезнь роста, и теперь мне откроется новый источник для творчества. Осталось понять, как увязать эти противоречия друг с другом и вынести из их конфликта что-нибудь плодотворное, по примеру многих художников.

На третьей открытке была фотография Йоркского собора.

«Я знаю, Вас интересуют соборы. Я нисколько не сомневаюсь, что в Вашем случае это вовсе не признак мании величия, но небольшие церквушки бывают значительно интереснее. По дороге на юг я вижу немало церквей. Вы сейчас что-то пишете или пока пребываете в поиске идей? От всего сердца жму Вашу руку, ваш друг У. Ш.».

«Я знаю, Вас интересуют соборы. Я нисколько не сомневаюсь, что в Вашем случае это вовсе не признак мании величия, но небольшие церквушки бывают значительно интереснее. По дороге на юг я вижу немало церквей. Вы сейчас что-то пишете или пока пребываете в поиске идей? От всего сердца жму Вашу руку, ваш друг У. Ш.».

Уолтер Штритер и вправду интересовался соборами. Линкольнский собор был важным сюжетообразующим элементом в одном из его юношеских сочинений, и Уолтер писал о нем в книге о путешествиях. Он действительно восхищался громадами больших соборов и имел склонность недооценивать маленькие приходские церквушки. Но откуда У. Ш. это известно? Неужели это и впрямь признак мании величия? И кто такой этот У. Ш.?

Впервые его осенило, что у таинственного корреспондента были такие же инициалы, как у него самого. Хотя нет, не впервые. Он сразу это заметил, но не придал значения. Мало ли у кого какие инициалы, тем более такие распространенные: у Уильяма Швенка Гилберта точно такие же, у Уильяма Шекспира – и много еще у кого. И все же сейчас он подумал, что это по-настоящему странное совпадение. У него даже мелькнула мысль: не сам ли я отправляю себе открытки? Такое бывает, особенно у людей с раздвоением личности. Не то чтобы он страдал чем-то подобным. Конечно нет. Но как тогда объяснить происходящие с ним перемены – этот раскол в работе, который не только мешал ему сосредоточиться, но теперь стал влиять и на стиль, так что один абзац получался затянутым и тяжелым, с нагромождением придаточных предложений и чрезмерным количеством точек с запятой, а другой выходил четким и острым и состоял сплошь из коротких рубленых фраз?