— Вы...—Дженнингс запнулся, потому что старик утвер­дительно кивнул.—Вы... Бугенгаген?

- Да.

Дженнингс подозрительно взглянул на него.

— Бугенгаген — это человек, изгонявший дьявола и жив­ший в семнадцатом веке.

— Это было девять поколений назад.

— Но вы...

— Я последний,—снова перебил старик,—и самый из них неудачливый.

Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от лампы озарил его лицо: оно было настолько бледным, что ка­залось прозрачным, сквозь кожу просвечивали вены.

— Что это за место? — спросил Торн.

— Джезриль, город Меггидо,— безучастно ответил тот.—Моя крепость, моя тюрьма. Здесь начиналось Христи­анство.

— Ваша тюрьма?..—спросил Торн.

— С точки зрения географии это и есть сердце Христи­анства. Поэтому, покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.

Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Тор­на и Дженнингса отразилось крайнее удивление.

— Вы могли бы заплатить моему гонцу? — спросил ста­рик.

Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банк­нот. Араб взял деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно и сыро, Торн и Дженнингс, огляды­ваясь вокруг, дрожали.

— По этой деревенской площади,—продолжал Бугенга- ген,— когда-то маршировали Римские войска, а старики, сидя на каменных скамейках, судачили о рождении Христа. То, что они говорили, было записано здесь,—указал он рукой на стены,—в этом здании, очень тщательно, и собрано в книги, которые известны нам под названием Библии.

Дженнингс уставился на темную пещеру позади них, и Бугенгаген перехватил его взгляд.

— Здесь находится весь город. Тридцать пять километ­ров с севера на юг. Большая часть пока проходима. Там, на­верху, идут раскопки, и от этого случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки. Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое дол­жно быть на поверхности.

Торн и Дженнингс стояли молча, пытаясь понять все уви­денное и услышанное здесь.

— А тот маленький священник,—спросил Бугенга­ген.—Он уже умер?