Но приснился ему кошмар. Он был привязан к стулу, а странные лица без глаз и носов пытали его, что-то спрашивали, разевая вонючие рты с тонкими красными губами. Он не знал, что они хотели, и не мог ответить. Он дергался, бился, чтобы освободиться, но ни тело, ни голова не слушались, даже гортань онемела, и он мог только кричать сипло и протяжно, на одной ноте, как воющая собака. Столяров попытался вырваться из этого сна. Он знал – это знание оставалось где-то с краю, в пределах досягаемости его испуганного мозга, – что надо открыть глаза, и тогда проснешься. Он разлепил веки: вокруг роились цветные пятна. Столяров моргнул и увидел прямо перед собой светлый человеческий силуэт. Он хотел закричать, но горло не слушалось, и изо рта вырвался только хрип. Столяров моргнул еще раз – и силуэта не стало. Только темнота, тишина и мягкость постели. Сонный паралич понемногу проходил: Столяров сделал несколько вдохов. Все в порядке, это только сон. А чего вы хотели, после таких-то переживаний? Он с удовольствием потянулся. В окно падал неяркий свет от уличных фонарей. Он у себя дома, в спальне, здесь все ему знакомо. И в коридоре, который виден в открытую дверь, тоже…

Стоп. Разве он не закрывал дверь перед тем, как лечь?

Опять накатила холодная волна, задрожали и покрылись липким потом ладони. Столяров потянул одеяло на себя, вжимаясь в постель. Он вслушивался в тишину, до рези в глазах всматривался в темный прямоугольник за дверью. Он закрывал дверь? Или нет? Он выпил, прилег. Хотел закрыть, но закрыл ли?

Темнота коридора казалась вязкой и неподвижной, как кисель. Ничего в ней не двигалось, не колыхалось. Столяров моргал, прищуривался – ничего. Да обычная темнота, что он ожидал там увидеть? Просто разморило его от виски, хотел закрыть дверь, но поленился вставать.

Или нет? Он же вставал, ходил на кухню, чтобы включить свет.

А где тогда свет? Почему темно? Столяров сжался в комок. Где торшер в гостиной, где лампочки в коридоре? И кухня, он оставил верхний свет на кухне! Все сто пятьдесят люксов – где они?

Окаменев от страха, Столяров судорожно соображал, почему мог погаснуть свет. Разумное объяснение было одно – вылетели пробки, – но в голову лезли безумные, нерациональные мысли. Проверить все это можно было только одним способом – пойти к счетчику и перезапустить его, но даже под страхом смерти Столяров сейчас не вылез бы из кровати. Как когда-то в детстве, она казалась ему островком спасения посреди тьмы. Внезапно он снова ощутил детский ужас, преследовавший его ночами, вспомнил, как спрыгивал с кровати и мчался к маме, теребил ее, сонную и заплаканную, рассказывая о прабабке. Прабабке? Так старуха на постмортеме как раз приходится ему прабабкой, если верить Рите из Устиновки. Столяров попытался ухватиться за это воспоминание, но нет, оно растаяло, как тонкая струйка дыма, оставив его наедине с сомнениями. Лежа в темноте, он всматривался в проем открытой двери, вслушивался в тишину. Но в квартире ничего не происходило: ни шагов, ни шорохов, ни светлого пятна, которое померещилось ему вечером, – он ничего не видел.