Я развернулся и пошел с поля: матч закончился. Красная морда тренера Бухонова приобрела землистый оттенок, он переводил взгляд с валяющегося с развороченной стопой чубатого на лежащего рядом без чувств Рябых и яростно тер затылок.
– А этот почему-то в трусы не дристанул, – заметил я, проходя мимо Бухонова. – Вы, выходит, защитник-то получше были.
Бухонов ничего не ответил, а просто посмотрел на меня пустыми пьяными глазами.
И в эту секунду я понял, что все делаю неправильно и нужно как-то по-другому.
1998
1998
Мне было шесть лет, когда я осмысленно посмотрел футбол. Раньше я думал, что это непонятное дурацкое мельтешение – что-то вроде телевизионных новостей. Скучные живые люди, непохожие на говорящих мышей, котов, уток или хотя бы магические квадраты и треугольники, метались по зеленому полю, порой соединялись серыми ниточками, которые иногда превращались в красные. Отец смотрел на эту ерунду, кричал и раздраженно колотил кулаком по столу.
Пасмурным летним днем девяносто восьмого я случайно сел у телевизора и целых два часа с нарастающим восторгом наблюдал, как соединяемые разноцветными линиями люди гоняли белый шарик.
– Это вот нападающие, но они дерьмо, – учил отец. – А вот тот, ну, с патлами бабьими который, он вратарь, дырка ваще. Ходит который, он типа тренер – это как директор на моем заводе, тоже понты, а проку нуль. А сейчас был офсайд, но ты все равно не поймешь. А полосатый фраерок, это, сын, суть говноед.
Я разглядывал дырку и директора, таинственный офсайд и говноеда, и предо мной разворачивался новый восхитительный мир. Мельтешение наполнялось смыслом – как страшная серая куриная ножка в духовке загадочно обрастает золотистой корочкой и съедобным мясом.
– Пап, а почему всегда между игроками серые линии, а потом иногда красные?
– Какие еще линии? – злился отец. – Че буробишь? Мяч катается, а красные бывают, типа… карточки.
Он не понимал, а шестилетний я не мог объяснить, что имею в виду нити, соединяющие игроков. Прозрачные и тонкие, почти как паутинка. Только паутина в обычной жизни не становилась красной, а соединявшие футболистов нити – становились. И если это происходило, мной овладевало непонятное желание исправить, доделать, завершить. Так ощущает себя человек, когда видит недоигранную партию в крестики-нолики, в которой не хватает последнего значка, – рука сама тянется его дорисовать и зачеркнуть победный ряд.
– Ты его еще возьми с заводскими побухать в пельменную, – ругалась мама. – Коленька, сыночек, брось ты этот футбол, ведь не быдло, ты в три годика уже читать умел. Настоящий вундеркинд. Словарный запас был больше, чем у папы. Возьми книжку!