– Нуппеппо, – произнес фельдшер еще одно загадочное японское слово. – Он точно не опасен. По древним поверьям, кто поест его гнилой плоти, получит бессмертие. Но проверять я бы не советовал.

– Кто они? Эти твари…

– Японцы называют их екаи. Но легенды о них ходили на островах задолго до японцев. Может, и до айнов. Так рассказывала мне мать. Екай – не физическое существо. Что-то вроде энергии. Живая стихия. Она есть во всем. Но особенно много ее там, где идут какие-нибудь мощные процессы. Тут, под нами, сам знаешь, стык литосферных плит. Землетрясения, вулканы. Подземные екаи очень сильны. Здесь они вышли на поверхность. Им надо где-то жить. Они селятся не только в предметах, но и в живых существах. Живое даже предпочтительнее… Его легче переделать под себя.

Фельдшер отвернулся от окна, шагнул к Родиону и размотал грязный бинт на руке. Вместо левой ладони у него был пучок тонких темно-лиловых щупалец. Они шевелились, сокращались, живя собственной кошмарной жизнью.

– Господи… что это… – прошептал Родион.

– Считай, что это пластическая операция, – ответил Василий Иванович. – У екаев свое понятие о красоте и удобстве. Тот, который поселился во мне… – фельдшер склонил голову, словно прислушиваясь, – говорит: то, что люди считают уродством, просто другое измерение красоты.

– Как такое возможно? – все так же шепотом спросил Родион. Голосовые связки отказывали.

– Мирное соседство. Иногда телом управляю я. Иногда он. Главное – не спорить, не мешать… Шторм идет, – повторил фельдшер. – Екаи готовятся праздновать. Они любят шторма, землетрясения, извержения. Торжество стихии.

– Почему вы не уехали тогда, два года назад, когда все это началось?

– А куда мне ехать? В моей жизни нет смысла. Когда-то я ненавидел этот остров, мечтал о другой жизни… Потом смирился.

– В чем смысл существования екаев?

– Я не могу выразить, – помолчав, сказал фельдшер. – У людей нет подходящих слов. Нет понятийных категорий. Это не осмыслить интеллектом. Я могу только ощущать. Ты тоже скоро ощутишь. И сам все узнаешь.

Родион с усилием сглотнул. Сквозь вязкий ужас настойчиво пробивалось новое чувство: жгучий протест и отчаянная злоба – на несчастное и проклятое место, когда-то служившее ему домом, на неведомых существ, на себя самого.

– Ощущайте тут сами все это дерьмо. Я ухожу. У меня есть цель. Я хочу начать все сначала.

Родион решительно отвернулся и шагнул к двери, но некое движение, едва замеченное краем глаза, заставило его обернуться – как раз вовремя, чтобы успеть отшатнуться от протянувшихся к нему остроконечных щупалец, росших из руки фельдшера.