Тарас лег на спину и уставился в потолок, физически чувствуя, как уходят секунды и приближается момент, когда в прихожей появится чертов костюм Деда Мороза и мешок с первым подарком. Из ниоткуда, сука, появится и в никуда, тварь, за минуту до боя курантов сгинет без следа. Но останется ощущение, что в жизни не было и не будет ничего – кроме него. Ни матери, ни отчима, ни сводной сестры, ни друзей-приятелей – только мешок, валенки, тулуп, рукавицы, шапка и накладная борода с усами…

В памяти без спроса и предупреждения возникли Градус и Колкий. Первый – высокий, тощий, узкие покатые плечи и лысая пулевидная голова в шапочке-«пидорке». Второй – пониже и покрепче, верткий, похожий на Квентина Тарантино в молодости, отрастившего шкиперскую бородку и волосы до плеч.

Потом кинопленка воспоминания распалась на кадры, и они хаотично запорхали в голове – объемные, четкие, со звуком…

– Дядя, э, пацанам подарочка зажал? Слышь, куда намылился? Сюда встал, э…

Сухой, звучный щелчок выкидухи и тусклый блеск лезвия, торчащего из кулака Колкого…

– Ребята, не надо. Всем только хуже будет.

Снежная крупка, усыпающая разбитый, обледеневший тротуар…

– Э, клоун, ты фанат радио «Дерзим-плюс», как я врубаюсь… Не? А с какого хрена тогда позитивно разбежаться не хочешь? Людям настроение на ночь глядя паскудишь. Вежливости мама не учила? Я могу краткий курс провести.

Неяркие огни многоэтажек в отдалении…

– Ребята, дайте пройти.

– Не, ты не фанат – ты ведущий, в натуре… Тяга, Колкий, верняк же?

Его собственный кивок, хищная ухмылка Колкого…

– Ты, клоун, пацанам в детство вернуться не даешь. А это – святое, а ты на него ссышь.

Алый как кровь и почти пустой мешок на плече человека в костюме Деда Мороза. Его неуклюжая попытка убежать, стремительный прыжок и подножка Градуса, ватный звук упавшего тела…

– Ребята, зря!

Квадратный носок ботинка Градуса, расплющивший губы незнакомца.

– Глохни, падла! Братва, топчи ушлепка!

Две фигуры, остервенело пинающие лежащего, который даже не пробовал подтянуть колени к груди, закрыться руками, словно ему было все равно, что с ним происходит. И он сам, опасливо обшаривающий пьяноватым взглядом окрестности в поисках случайных свидетелей…

Назойливый иллюзорно-целлулоидный рой в голове наконец-то исчез. Тягачев остался лежать в прежней позе, глядя в потолок и монотонно повторяя про себя: «Неделя… Неделя…»