Но лица взрослых остались безмятежными, все улыбались точь-в-точь как сам Тягачев несколько секунд назад.

– Ребра громко захрустят, дети праздника хотят!

Мгновение спустя Тарасу показалось, что у него начались глюки. Лица теряли отличия, черты смазывались до полной неразличимости, как будто по свежему акварельному рисунку вдохновенно мазюкали мокрой кисточкой. Нетронутыми остались лишь улыбки, но теперь они выглядели пугающими, неживыми…

– В лужу крови снег-снежок стелет белым пухом. Доберемся до кишок, вытянем из брюха…

Взгляд Тягачева лихорадочно побежал по «зайчикам» и «снежинкам». Он ожидал, что детские мордашки постигнет та же участь, но все вышло иначе.

– Глаз я вытекший увижу – это Новый год все ближе!

Лица детей грубели, делались жестче, взрослее. Словно каждому из них прибавилось по четверти века, а то и больше. Рост и телосложение не изменились совсем, и теперь Тарас видел перед собой два десятка карликов.

– И язык щипцами – хвать, он сюрприз для мамы. Праздник буду я встречать, лучший самый-самый!

Мешок с подарками неожиданно качнулся влево, вправо, а потом завалился набок, подальше от Тягачева. На боках проступило множество островерхих бугорков, как будто нечто сидящее в мешке изучало преграду на прочность. Карапуз ощерился, показав неровный частокол тонких клыков цвета старой ржавчины. Радужка заплыла мутной белизной, зрачок сильно увеличился, став ярко-алым и крестообразным.

– Шея просит топора… Новый год пришел, ура!!!

Родительские ряды вспыхнули: сильно, чадно, без единого звука. Это словно послужило сигналом – карлики повскакали с мест и окружили Тягачева. В кулачках были зажаты миниатюрные ножи, молотки, опасные бритвы, серпы, шипастые дубинки, колуны…

– Раз, два, три! Дед Мороз – умри!!!

Скрипучий многоголосый рев оглушил. Тягачев выпустил из рук посох, чтобы зажать ладонями уши, а в следующий миг живое кольцо начало сжиматься, карлики поднимали свое оружие…

…И кошмар оборвался.

Тарас открыл глаза. Шторы не были задернуты, и света уличного фонаря, стоящего метрах в пяти-шести от дома, вполне хватало, чтобы рассмотреть-узнать потолок своей комнаты, обклеенный сероватой пенопластовой плиткой с абстрактным узором.

И тут же ощутил новый прилив страха, услышав негромкий, прерывистый хрип. Тот звучал отголоском рева из сна, непонятно как проникшим в другую реальность. А через секунду до Тягачева дошло, что это – его собственное дыхание, вырывающееся сквозь сжатые зубы.

«Греб всех чтоб… – он заставил себя дышать медленнее, спокойнее. Слегка повернул голову вправо, влево, убеждаясь, что точно находится дома. – Так, а какое сегодня? Двадцать пятое? Или двадцать четвертое еще?»