– Матушка! Прости! – крик рвется из него с кровью и кусками легких – как искупительная жертва, которую он приносит за себя и за всех, кто не ведал.

И ответом ему становится вороний грай.

Птицы падают с неба тяжелым, жестким дождем. Они бьют его по голове, плечам, спине, погружают клювы в плоть и вырывают куски – тут же жадно, поспешно глотают, давясь и отрыгивая.

Он смотрит в черные провалы. В кротовьи норы. В ходы в бесконечность и неизвестность. В чернозем, в песок, в глину. В осьминники и клинья, «переезды» и пахоту. В рассыпчатые клубни печеной картошки, в пареную золотистую репу, в пористый, душистый каравай хлеба.

Вороны пожирают его, набивая им брюхо.

Он покорен и тих.

С птичьим пометом он вернется в землю.

В мать – сырую землю.

Кирилл Малеев, Иван Белов Идущие в Рай

Кирилл Малеев, Иван Белов

Идущие в Рай

Матвейка Телепенок привалился к плетню и с затаенным восторгом разглядывал исполинскую, наподобие библейского Левиафана, сизую тучу. Громадина расползлась на полнеба, подсвечиваясь сеточкой молний и загибая клубящиеся, серые, с белесым подбрюшьем края. Неужели Господь дождик пошлет? Матвейка облизнул пересохшие губы. Вусмерть опостылела эта жара, никакого спасения нет. Все из рук валится, сердчишко колотится, подрясник насквозь сырой, а отец Сергий гоняет цельными днями, словно Матвейка не свой, русский человек, а бесправный египетский раб из Святого Писания. Лето 1717 года выдалось для Матвейки безрадостным. Начиналось-то все хорошо – по зиме, после трех сиротских лет, удалось прибиться послушником к Преображенскому монастырю в четырех верстах от Саратова. А чего? Тепло, крыша над головой, жрать дают каждый день, а большего и не надо. Работай да молись, все лучше, чем в стужу на улице спать и с бродячими псами грызться за кусок плесневелого сухаря. Дальних планов не строил, может, станет монахом, а может, и нет. У попа всяко жизнь слаще, чем у обычного мужика…

Весной сказка кончилась, отрядил настоятель Матвейку в сельцо Луговое, на вспоможение священнику отцу Сергию. Батюшка был немощен и стар и, судя по морщинам, седой бороде и костлявым рукам, застал, поди, само Крещение Руси, а может, и лично помогал в богоугодном деле святому князю Владимиру. Церковка в Луговом оказалась махонькой и невзрачной, однако славной на всю Казанскую губернию иконой Богородицы Живоносной, исцеляющей любые недуги, душевные и телесные; и оттого очередь из паломников в церковь не иссякала.

Отец Сергий, даром что при смерти, разом взял в оборот. Матвейкины дни тянулись в непрестанных трудах и поучениях святого отца. Хоть волком ополоумевшим вой. Отрада одна – улизнуть тихарем да уйти в степь древние курганы копать. За весну и лето Матвейка с дюжину разорил, мечтал золота хапнуть, да пока ничего не нарыл, окромя костей, угля да каменных топоров.