Брюшистый скальпель продолжает путь вниз, к выбритому лобку, рисует алую линию на трепещущем прессе. Линия утолщается. Подкожная сетчатка рассечена, как на иллюстрациях в учебниках.

Глаза блондинки кричат, вопят от страшной боли, а он, хмурясь, старательно вскрывает апоневроз и приподнимает створки металлическими зажимами. Если бы Ассистент хоть немного помогал ему, ножницы не выскальзывали бы, загнутые лезвия не жевали бы плоть впустую.

Доктор использует сводчатое зеркало Куско. Прикусив язык от усердия, черенком скальпеля отслаивает край мышцы. Он думает о Ричарде Спеке.

Шёл шестьдесят шестой год. Матрос Спек, ему, к слову, тоже удаляли аппендикс, ожидал очередного назначения на судно и накачивался виски в чикагском порту. Алкоголь и поиски приключений заманили матроса в медсестринское общежитие, где он изнасиловал и жестоко убил восьмерых студенток. Спека приговорили к восьми пожизненным срокам по сто пятьдесят лет, а спустя двадцать два года, кто-то снял его на видео.

— Раритет! — хвалился Леднёв. Запрыгала зернистая картинка.

Стэйтвилльская тюрьма, штат Иллинойс. Списанный обществом Ричард Спек, лысый коренастый мужик, нюхает кокаин и пожирает цыплят.

«Я люблю анальный перепихон», — сообщает зрителям под гогот оператора и сокамерника-афроамериканца. Корчит рожи. Вещает, как комфортно в тюрьме. «Раздевайся», — подтрунивает оператор.

Второкурснику Дреянову словно загнали трубку в горло. Он смотрит, ошеломлённый, как массовый убийца охотно танцует стриптиз, демонстрируя бока в кольцах сала и безволосую, совершенно женскую грудь с пухлыми сосками. Спек тискаети лижет свои титьки, принимает эротические позы, оттопыривает зад в шёлковых небесного-голубых панталонах. На сцене, где он отсасывает чёрный член сокамерника, Дреянов орошает переваренным обедом ковёр Леднёва.

Теперь ты видишь? — спрашивает Ассистент.

— Боль, — говорит доктор, — Это наша сестра. Без боли мы бы вредили себе и другим. «Боль, ты не зло», — сказал Дюма. «Боль возвращает нас самим себе», — сказал Шиллер.

Предбрюшинный жир жёлто-розового цвета. Доктор рассекает его. Прощупывает. Подчищает скальпелем, удерживая складку брюшины пинцетом. Он весь взмок. Чертовски сложные манипуляции для одного человека.

В спальне пахнет сырым мясом, кровью и дерьмом. Увы, пациенты Дреянова не соблюдают режим голодания. Он приучен к вони, он поощрительно хлопает блондинку по бедру.

— Боль — предупредительный маячок. Наш наставник. Durane cessitas. Нет-нет, это не оскорбление. Это означает «жестокая необходимость».

Искалеченная женщина безмолвно воет, скрежещет зубами. Выпученные глаза — сплошные зрачки — таращатся в потолок. Как умудрились врачи не понять, что мальчик Паша очнулся от наркоза? Как могли ничего не заметить, если ему, санитару психоневрологического диспансера, на примере блондинки, это очевидно?