– Ну разумеется, – вслух сказал он, – во всем Лондоне не найдешь такого квартала, не только весьма очаровательного, но также и весьма удобного! И вот я здесь, на высокой башне, готовый наблюдать за происшествиями в сокрытых от взглядов переулках.

Он с торжествующим видом выглянул из окна; на другой стороне улицы возвышались ворота Британского музея, а чуть подальше, под оградой этого почтенного института, расположился «мазила» – уличный художник с цветными мелками, украшавший своими блестящими творениями мостовую, а прохожие, и веселые, и серьезные, платили одобрительными репликами и медными монетками.

– Это зрелище более чем приятно! – сказал Дайсон. – Для моей руки нашелся художник.

IV. Уличный художник

Несмотря на все свои заверения, Филипс, хоть и любил похвалиться высокими стенами и обширностью возведенной им крепости разума, в глубине души был сильно заинтересован делом сэра Томаса Вивиэна. Перед Дайсоном он храбрился, но не мог рациональными рассуждениями опровергнуть вывод своего друга о том, что в этой истории сочетаются уродство и тайна. Как возразить против наличия доисторического орудия, пронзившего шейные вены, красной руки – символа отвратительных верований, – указывающей на убитого человека, и таблички, которую Дайсон рассчитывал найти и действительно нашел, с тем же символом проклинающей руки и знаками, по сравнению с которыми древнейшая клинопись – лишь вчерашнее изобретение? Были и другие мучительно неясные моменты. Как объяснить находку раскрытого, но не запятнанного кровью ножа под телом? А предположение, что красную руку на стене нарисовал кто-то, чья жизнь прошла в темноте, вызывало в его сознании образы бесконечно смутные и ужасные. По всему этому он на самом деле очень хотел узнать, что будет дальше, и, выждав десять дней после возвращения таблички, снова посетил «мастера по тайнам», как он мысленно окрестил своего друга.

Войдя в солидную и просторную квартиру на Грейт-Рассел-стрит, он обнаружил, что атмосфера здесь переменилась. Возбуждение Дайсона улетучилось, морщинки на лбу разгладились, и он с умиротворенным видом сидел у стола рядом с окном, уставившись на улицу; лицо его выражало хмурое удовольствие, а на груду книг и бумаг, лежащих перед ним, он не обращал внимания.

– Мой дорогой Филипс, как я рад видеть вас! Пожалуйста, извините, что не встаю. Подвиньте стул сюда, к столу, и попробуйте этот восхитительно грубый табак.

– Спасибо, – сказал Филипс, – судя по запаху дыма, для меня он немного крепковат. Но скажите на милость, что у вас тут делается? Куда вы смотрите?