– Что с ним стало?
– Он пропал. – Аграфена поежилась, как от холодного ветра. – Пропал без вести во время Великой Отечественной. Так рассказывал дед Феликс. Давно рассказывал. Я была еще совсем малой и глупой… – Она потрясенно замолчала, а потом встрепенулась и спросила: – Так что необычного в этой… в этом посохе?
– Я покажу!
Стэф повертел посох в руке, с разных сторон посмотрел на железный набалдашник, а потом вытащил из кармана джинсов перочинный ножик. Несколько секунд он возился с посохом, а потом прямо на глазах у Ареса случилось чудо: железное яйцо развалилось надвое, а внутри оказался уже совсем другой, куда более изящный, куда более необычный набалдашник в виде то ли пёсьей, то ли волчьей головы. Вырезан он был из дерева неизвестной породы, цвет имел почти черный, но с каким-то перламутровым отливом. Однако удивительным был не материал, удивительным было другое: вместо шерсти волчью голову покрывала чешуя.
– Чтоб меня! – сказала Аграфена неожиданно громко. – Это же пёс Мари!
– Что? – спросил Арес.
– Это пёс Мари! Дед Феликс рассказывал мне всякие сказки про болото и Марь. Он мне, а ему, наверное, Серафим. Можно мне?
Она вопросительно глянула на Стэфа. Тот протянул ей посох.
– Зачем было прятать такую красоту? – Она провела пальцем по лобастой пёсьей голове, поскребла ногтем чешуйчатый загривок. – Это же самое настоящее чудо!
– И оно твое, – сказал Стэф. – Я думаю, его спрятали специально для тебя.
– Ага, а я его чуть не потеряла. – Аграфена выглядела потрясенной и растерянной.
– Ты не потеряла. – Стэф улыбнулся. – Особенные вещи невозможно потерять надолго.
– Откуда ты знаешь? – спросила она.
– Просто знаю. – Он пожал плечами, взял в руки флягу.
– И она тоже? – не выдержал Арес. – Что может быть необычного в обычной фляге?
– В самой фляге ничего. А вот в ее содержимом…
Взгляд Стэфа на мгновение затуманился. Арес и Аграфена вытянули шеи в ожидании удивительной сказки. Как малые дети, честное слово!
– И что там за содержимое? – спросил Арес, пытаясь вспомнить, заглядывал ли сам внутрь фляги. Должен был заглянуть непременно, хотя бы для того, чтобы прополоскать ее перед аукционом. Вот только он не заглядывал! Даже крышку не откручивал! Как такое вообще могло случиться?
– Там была записка, – сказал Стэф и положил перед ними пожелтевший от времени, но прекрасно сохранившийся тетрадный листок.
На листке аккуратным каллиграфическим почерком было выведено: «Степа, я скоро вернусь! Стеша».