– Илька?.. – сказала Софья шепотом. – Илька! – закричала уже в голос и, не таясь, не обращая ни на кого внимания, подбежала, заключила его в объятия, как когда-то давным-давно в детстве. – Илька, ты живой…

Так они и стояли обнявшись. Она – хрупкая, нисколько не постаревшая, макушкой не достающая ему даже до плеча. И он – застывший, затаившийся, не понимающий, что же делать с этим неожиданным, по-детски ярким счастьем.

– Дима! – Не выпуская Клима из своих объятий, Софья уже махала рукой статному, широкоплечему мужчине, о чем-то разговаривающему с Кайсы. – Рудазов, да иди же сюда!

Дмитрий Рудазов подошел к ним решительным шагом, крепко пожал протянутую руку, а потом так же крепко обнял. Сказал лишь одно:

– Живой.

– Живой, – согласился с ним Клим. – Так уж получилось.

Так уж получилось… В одночасье у него, неприкаянного, никому не нужного, появилась семья, что эти люди не просто не забыли о его существовании, а искренне рады его воскрешению из мертвых. Им еще о многом предстояло поговорить, очень много друг другу рассказать, но то, что Клим больше никогда не останется один, было ясно как божий день. И от мысли этой на душе становилось тепло. Тепло это постепенно растапливало и скорбь, и боль.

А к ним уже подходили чужие, незнакомые Климу люди. Мужчина, чуть прихрамывающий при ходьбе, элегантная, чем-то неуловимо похожая на Анну женщина, мальчишка в кадетской форме. Вторая женщина, румяная, пышнотелая, держала под руку бородатого мужика вида совершенно разбойничьего. За спинами их маячил долговязый хитроглазый парень в съехавшем набекрень картузе. Все они смотрели на Клима. Во взглядах их было лишь доброжелательное любопытство, а ему отчего-то хотелось сбежать. Не оттого ли, что Клим с первого взгляда понял, что это за люди, чьи они родственники?

Не сбежал, остался стоять рядом с Дмитрием Рудазовым и Софьей. И когда Кайсы представил его вновь прибывшим, когда пожимал протянутые руки, не дрогнул, хоть и осознавал: они тоже знают, кто он, чей он сын.

После приветствий заговорили все сразу. И в голосах их Климу слышалась одновременно и скорбь по ушедшему мастеру Бергу, и радость от возможности собраться всем вместе. Скорбь была светлой, словно бы эти люди знали, что Августу сейчас хорошо, а радость искренней, кристально прозрачной. И его, Клима, как-то совершенно незаметно втянули в этот узкий, практически семейный круг, а он все ждал, когда же они поймут, какую чудовищную ошибку совершают, когда спросят, куда же подевалась Анна, а он не будет знать, что им ответить.

Тем временем высоко в небе, над головами собравшихся в усадьбе людей поплыла звонкая мелодия. Чья-то легкая рука разбудила механизм часовой башни, дала возможность рыцарю, прекрасной даме и дракону тоже проститься со своим создателем. Климу подумалось, что мастеру Бергу должно было понравиться такое прощание, что теперь он может уйти с Евдокией совершенно спокойно, зная, что память о нем сохранится на долгие годы.