В «Полярной звезде», «Исторических сборниках...» и «Колоколе» фигурирует также немало документов о «правительственном неистовстве» последних лет николаевского царствования.

Смерть, в некоторых отношениях загадочная, Николая I рассматривалась Герценом как важная грань между прошлым и настоящим. Однако, объявляя о начале «Полярной звезды» — издания для «юной России, России будущего», ее основатель тут же, с первых строк напоминал о прошедшем: «Русское периодическое издание, выходящее без цензуры, исключительно посвященное вопросу русского освобождения и распространению в России свободного образа мыслей, принимает это название, чтоб показать непрерывность предания, преемственность труда, внутреннюю связь и кровное родство».

Создатели Вольной русской печати мечтали о том времени, «когда «Полярная звезда» потонет при полном дневном свете и «Колокол» не будет слышен при громком говоре свободной русской речи дома».

Они не дождались того, о чем мечтали, но понимали, что сделано многое. «Всякому поколению свое, — писал Герцен незадолго до смерти, — мы не ропщем на наш пай. Мы дожили не только до красной полосы на востоке, но и до того, что враги наши ее видят. Чего же больше ждать от жизни, особенно когда человек, положа руку на грудь, с чистой совестью может сказать: “И я участвовал в этой гигантской борьбе, и я внес в нее свою лепту”».

В этой книге говорилось только об одной стороне «гигантской борьбы» — отвоевывании прошлого для своего и следующих поколений. В 1850—1860-х годах многое было добыто, хотя и нелегкой ценой, иногда через потери и неудачи. Некоторые обнародованные эпизоды прежде утаивались 100—150 лет, иные же секреты продержались всего несколько месяцев. В то же время, как показывают произведенные подсчеты, исторические материалы в Вольной печати Герцена и Огарева в среднем опережали примерно на 30 лет соответствующие публикации в России и долго являлись единственным источником многих сведений, важных для общественной мысли и науки[497].

Расширительное толкование государственной тайны, безгласность были органически свойственны в той или иной степени всякой абсолютной монархии. Признавая свои семейные тайны делом чести, не подлежащим стороннему обсуждению, вмешательству, самодержавие легко включало (поскольку «государство — это я») в систему семейных, интимных секретов общие проблемы, касающиеся экономики, политики, культуры... Поэтому с первой группой «табу-фактов», династических, придворных, касающихся смены властителей, дворцовых переворотов и т. п., обычно были связаны ограничения на правду о революции, восстаниях, конституционных движениях и других видах оппозиции властям. Постоянное вето накладывалось на многие литературные произведения или историю литературы (как часть революционной оппозиции или народного сопротивления).