– Твоя правда, вины довольно. И сей обычай есть…

– Ну так убей! – Мал голову согнул, подставил шею.

Обнаженный меч в руке раззадоривал ее: всего-то вскинуть булатный дар Валдая и опустить в полсилы. Худая шея тонка, седая голова в единый миг покатится со змиева вала…

– Не стану убивать, ибо сей меч след красить не братской кровью, а кровью супостата, – и в ножны бросил меч.

– Но мой возьми! – старик достал латгальский, двуручный и подал Святославу.

– А сим мечом и куру не убить, – изъязвленное ржой лезвие иструхло и рассыпалось в дланях. – Знать, не судьба убитым быть.

– Но сам я не умру! – воскликнул странник Мал. – Даждьбог не дарит смерти, ведь я путей лишен. Всех! И Последнего! И бысть сему дотоле, покуда не найдется руки, которая б отняла жизнь! Молю тебя! Заклинаю – сделай милость!

– Не я тебя путей лишал, не мне и открывать их, – молвил князь. – Ступай отсюда прочь! Ты притомил меня.

Старик закинул голову, взмолился в небо:

– О, боги! Кто убьет меня?! Если мой кровный враг не поднимает руку?

В тот час .ночной молчали небеса и только ветер, струясь со звезд, буравил травы. Древлянский князь поднялся и побрел, руками щупая пространство.

– Эй! Кто убьет меня? – заухал, закричал, как филин. – Эй, кто-нибудь? Услышь меня! Убей!

И скоро крик исчез, как ветром Мала унесло…

А Святослав понуро лег в траву и предался тяжким думам. Не звезды зрел перед очами – огни пожарищ за стенами Искоростеня. В тот же миг Креслава очутилась рядом, пригладила, свила оселедец.

– Уймешь память – печаль развеется. Не тревожь прошлого, его уж не исправить, но вдаль гляди.

Святослав не внял совету трехокой, спросил, не подняв головы:

– Позри, где ныне матушка? Что с ней?

– Имей терпение, светлейший князь. Все сладится и без моих хлопот. Не след тебе знать будущего.

– Скажи! Скажи!.. В последний раз!

– Так и быть, в последний раз… Сей час она в покоях Игоря, склонилась над сыном твоим, Владимиром. Он спит на ложе деда… А старших нет нигде… Не вижу.