– Что? Что с ней? О чем ее думы? Обо мне?

– Нет, Святослав… Она в тоске и ищет утешения.

– Я принесу его! Как токмо солнце встанет! – князь было вдохновился, но тут же и обвял. – Ее утешу, а ты исчезнешь навсегда… Мне жаль тебя, Креслава! Как буду я один, коль на рассвете уйдешь в Последний Путь?

– Уйду… Я исполнила свой рок и обрела покой. Теперь мне не ходить меж небом и землей. Вернусь туда, где место мне – в корабль лады-князя. Ведь он один там, ровно перст… Уйду, чтобы остаться в твоем сердце.

– И все одно – печально…

– Годи, светлейший, еще и солнце не взойдет, а будет тебе радость!

– Кто мне ее доставит? Ты?

– Нет, сыновья твои, Ярополк и Олег, – ясновидящая вгляделась в темную даль. – Сюда скачут! Как соколы летят!

– Сыновья?! – вскочил он, и словно пыль, вмиг слетела печаль. – Коня! Где конь мой? Навстречу еду!

– А поздно уж встречать. Эвон стучат копыта! Позри, огни в степи летят! Се светочи несут в руках. Минуты не пройдет, и будут здесь!

И верно, не прошло и мига, как в сумеречной дали два огонька блеснули. А скоро вывернулись два буланых скакуна, два всадника, приникнув к гривам, неслись во весь опор, путь освещая светочами. Да вот беда – промчались мимо, не позрев отца, и скрылись было, но Креслава окликнула негромко и взмахнула рукой, ровно платком.

– Сюда, сюда! Умерьте прыть!.. –

В тот час же взрыли копытами землю и встали кони, а отроки спешились, бросив поводья. Шли по гребню вала плечом к плечу, кольчуги еще великоваты, доспехи тяжелы, да и мечи ноги путают, тянут к низу пояса. Святослав и не заметил, как исчезла Креслава…

Сыновья же остановились в трех шагах, и светочи вознесли над головами.

– Се ты отец наш? Се ты светлейший князь?

– Ежели вы сыны мне – я ваш отец, – сказал Святослав, озирая отроков.

– Знак Рода в ухе есть и оселедец. Да где же твоя стать? Лют говорил, ты богатырь, – смущен был Ярополк. – И доспех золоченый, и шлем…

– А ты в простой рубахе, – заметил Олег, поддерживая брата. – И статью не велик…

– В народе сказывают, был детина, великан!

– На рву до сей поры дуб лежит столетний, молва глаголет, ты вырвал одной рукой.