Гридни княжеские повиновались и все исполнили. Наемники Свенальдовы взроптали:

– Вначале князь заплатил нам, но ныне лишает состояния. Уговор иной был! Мы служим не за веру, мы вольные, а посему уйдем от Святослава!

Тут старый воевода выехал вперед, поднял десницу.

– Я свое злато бросил раньше, еще в Киеве. И в грязь втоптал. Так бросьте же и вы!

Наемная дружина разделилась. Большая часть витязей, те, что не раз ходили со Свенальдом и на ромеев, и на хазар, те, кто испил с ним чаши побед и поражений, избавилась от кошелей, рассеяв монеты по земле, но малая, неискушенная еще, как добывается мечом и как уходит потом злато, напротив, возмутилась, и уже не ропот – гнев слышался в речах.

– Не желаем идти с тобой и с князем! От его волхвования и от раджей мы доспехи потеряли, разболоченными идем на супостата! А ежели еще и злато бросим?! Ты выжил из ума, старик! Не во имя ли злата всю жизнь довлел мечом?!

– Скажу по правде – к нему привязан был, – признался вдруг Свенальд. – Всю жизнь будто гири на ногах носил. Как вспомню, какое состояние имею на своем дворе, так битва мне не в радость, и чаще мыслил не искать сражений, а как избегнуть их. Но к старости узнал, что в мире сем есть сокровища иные, и плата есть другая!

– Ужо вот поживем с твое, тогда и мы узнаем! – закричали ему наемники, – А покуда нам за плату ладно!

– Отпусти их, воевода, – подъехав к Свенальду, тихо сказал князь. – Пусть уходят на все четыре стороны. Если отыщут хоть одну…

– По обычаям наемников отпускать нельзя, коль в битве витязь не был, не обагрил меча, но деньги взял, – воспротивился тот. – Уйти возможно токмо после брани иль раны, полученной в пути.

– А разве не позрел ты брани? – взирая на монеты, вбитые в грязь, спросил Святослав. – Не попиранье злата было в сей час, но битва со змеей, с ползучим гадом, вставшим перед нами. И ранил многих он, и до смерти уязвил. Эвон, кровь на земле блестит… Не заклинай их, воевода, сраженных не поднять. Они – потеря наша, а коли не достойны тризны, пусть идут себе, если дорогу знают. Нам же сейчас открылся путь! Гад не уполз, но отпустил свой хвост и расступился перед нами!

Князь разогнал коня в ту сторону, откуда уж клубилась мгла, и встав на стременах, метнул копье…

* * *

Он постиг два круга Великих Таинств и мыслил править миром, взойдя на горы земли обетованной, на перепутье путей земных и небесных. С молитвы о даровании этого высшего блага начинался всякий новый день; стоя пред алтарем во дворцовом храме, он обращался к богу, называя его одним из сакральных имен, и всевышний внимал ему – об этом говорили ровно и без треска горящие свечи. Во второй молитве богоносный каган просил ниспослать скорый путь на берега реки Саббатион, в землю обетованную, и в третьей молил о победе в предстоящей битве и просил армагеддона тем поганым народам, которые ныне населяли Землю Сияющей Власти.